задумался богатырь, и я заранее мог сказать, что после нынешнего подвига Тиналис долго не будет сидеть без работы.
За гномом и эльф начал откровенничать — если до этого все его баллады были исключительно про неких абстрактных принцев и принцесс, то теперь пошли реальные истории из жизни — с кем, когда и сколько. Одна из любимых тем в мужской компании. И хорошо, что до нас еще не дошел загадочный заморский «феминизм», наверняка очередная выдумка драконов, хоть в этом и не признаются, — а то еще не хватало, чтоб принцессы с мечом наперевес рубили головы драконам, а принцы ждали их дома, нянча детей. И так в мире столько ведьм-одиночек расплодилось, что хоть стой, хоть падай — каждая вторая, как дар волшебный пробудится, на поиски приключений отправляется, а стервозности в каждой — отец позавидует. Правда, они все чаще до тех пор странствуют, пока мужа себе не отыщут, да и подвиги все больше женские, но меня сильно достали. Жалко дурех — раз в год очередная ведьмочка обязательно к нам в замок наведывалась, все горели желанием с «ужасным некромантом» сразиться. Кого я втайне от братьев заворачивал, остальных… Ну утешал себя естественным отбором — если ведьм так много стало, то обязательно должен найтись некромант, который немерено будет сокращать их поголовье.
Впрочем, ведьмы в рассказах эльфа редко фигурировали. Тронгвальд все больше паненок любил, аристократочек, голубую кровь, в крайнем случае — жен видных сановников, но то скорее для коллекции и удовлетворения собственного эго. Причем каждую любил искренне, но недолго — «сердце эльфийское склонно к измене и перемене, как ветер в море», характеризовал он сам себя. Как истинный джентльмен, Тронгвальд подходил к процессу обольщения с утонченностью, добивался ответных чувств и только после этого совершал очередное прелюбодеяние. Записать бы его истории, местами комичные, местами трагичные, да обработать хорошенько — и хоть книгу издавай! Успех у молоденьких жен дряхлых мужей обеспечен, они тайком как раз о подобном эльфе только и мечтают… Впрочем, Тронгвальд, похоже, особым желанием прославиться не горел. Просто натура у него такая увлекающаяся: любить так любить, стрелять так стрелять, песни петь — так пока голос не сорвешь.
Я о житье-бытье своем рассказывал, пусть мало повидал, да год жизни во дворце некроманта за все три сойдет. Одних историй отравлений на неделю хватит, а добавить остальные интриги: месяц рассказывать буду — и то все не припомню. Может, не очень весело рассказывать, как Марат с Робером меня в бочке с соляной кислотой утопить пытались, а Бенедикт с Даном соревновались, кто мне голову быстрее отрубит (победил слезоточивый газ — я без бутона дурман-травы из комнаты не выходил, вот и пригодилась), зато сразу же отряд богатырский ко мне уважением проникся! Лютик, тот ревел не переставая, Тронгвальд скупую эльфийскую слезу пустил, а Тиналис пообещал по моему поводу с баяном поговорить: мол, такое детство заслуживает отдельной баллады! Пришлось отнекиваться. Детство, конечно, забавное получилось, но я бы предпочел с такой биографией в историю не входить. А то как всегда будет — сначала все восхищаются: мол, «какой молодец, его душили-душили, а он чист душой остался», а потом найдется автор-новатор, перекроит историю, и уже я буду злым чародеем, который отца да братьев до смерти изводил. Сколько таких любителей на чужой памяти славу себе создать — и не сосчитать. Каждое пустое место норовит по героям древности пройтись. Так что уж лучше если входить в историю, то как заурядный сын заурядного короля. И строчка в учебниках обеспечена, и имя порочить любимцы громкой славы да легкой наживы не будут.
Один Тиналис все больше молчал — пытался пару раз о подвигах своих рассказывать, да мы все и так лучше него официальную версию знали. А неофициальная, то есть как на самом деле было, явно не для наших ушей предназначена. Есть такие тайны, что и самым близким друзьям-побратимам лучше не доверять, — во избежание, как говорится. Будут меня, Лютика или Тронгвальда, например, пытать — мы ведь не герои, мы спутники богатырские, все и выдадим, и вины нет особой, и славу его очерним. Так что правильно поступал Тиналис, что молчал, — и без него было кому развеселить компанию.
За байками да прибаутками время летит незаметно — трое суток, что мы от башни монрийского мага скакали, как один миг пролетели, и вот мы уже в людных краях. Хутора да деревни показываются, поля не сорняком, а репой да пшеницей поросли, не сосны да ели, а все больше яблони да груши на пути встречают. А там и тракт показался, не такой, конечно, как Пивной или Свободный, места тут все же менее населенные, но ехать можно, трактиры да таверны время от времени попадаются. Правда, с золотом у нас не сложилось — все, что было, магу пришлось отдать, а на камни в такой глубинке ценителей, способных истинную сумму заплатить, не найдется, ну да трофеи эльфа пригодились. Пока по лесу скакали, он столько дичи настрелял, что едва на коней взвалить смогли. Проснулась в Тронгвальде душа его предков-охотников, ну мы и сбыли ее на рынке. Причем хорошо сбыли. Лютик, даром что ростом невелик, торговцем от бога оказался: как ухватит покупателя за коленки, как начнет целовать, так мигом от позора подальше любую цену выложит. Так с полной шкатулкой бесценных камней и десятком золотых монет и ехали. Гному пони купили, эльфу коня добрая хозяюшка утром подарила, и за какие такие заслуги, интересно, но и сивого мерина оставили — он у нас провиант да амуницию вез. Все же в горы едем — в Аму-Тамире, вольном граде, закупиться можно будет, конечно, но цены там не в пример выше, а что Тиналис каждый грош экономит, я уже, убедился. Не богатырь, а скряга — перед баянами так золотом и сорит, чтоб в народе память о щедрости богатырской оставили, а как одни оказываемся, все монетки пересчитывает.
Через пару дней нагнал нас королевский гонец — нечастый гость в здешних краях, да земля по закону отцу моему принадлежит, вот и положено время от времени гонцов да сборщиков податей посылать. Пока мы крюк к волшебной башне делали, он прямо скакал, так что новости получили сразу за неделю — после шторма, да пиратов Дундука Одноглазого, да русалок морских стервятники небеса заполонили, размах крыльев по десять саженей будет, отродясь таких не бывало. За ними следом желтый туман над морем поднялся, вдохнешь — мигом всякую волю потеряешь, пять минут подышишь — на тот свет отправишься. Как развеялся туман, джинны налетели из южных королевств, это только в сказках они чужую волю исполняют, а в жизни страшнее упырей свет не видывал. Когда же джинны сгинули, выплыл у берега спрут-левиафан, Чудо-Юдо легендарное, младший брат морского короля, во мраке рожденный. Вынырнул, завыл да в море поплыл — братца моего топить, а чем все это закончилось, гонцу неведомо, и следующую порцию новостей раньше чем через неделю и ждать не стоит.
— А ты говорил, не продержится твой брат, — укорил меня Тиналис. — Эх, не будь я богатырем, если с этим Доджем нам еще схлестнуться не доведется…
Даже если схлестнемся — ничего страшного. Додж хитер, да не зол, если в душе копнуть. Только глубоко. Меня почти не мордовал, а что случалось, так в нашем замке даже кошки, прежде чем мышей есть, их мучительной казни предают. Атмосфера такая — от отца во все стороны флюидами ужаса тянет, вот и сходим с ума помаленьку, каждый по-своему, в меру своих скромных сил.
А за мыслями такими и Рона показалась — речушка мелкая, ее и вброд можно перейти, да вот уже лет как триста мост каменный стоит. А посреди моста как будто брат-близнец однояйцовый Тиналиса вырисовался — и конь богатырский в наличии, и меч, и доспехи, и плеч ширина, и даже физиономия чем-то похожа. Поставишь рядом — не сразу отличишь, из одного теста деланы. Только улыбается по другому — если Тиналис все чаще хитро да беззаботно, то эту улыбку я почти каждый день дома видел, так мой отец улыбаться любит, когда особо коварную пакость замыслит.
— Тиналис-богатырь! Какая нежданная встреча! — «обрадовался» человек на мосту. — Вот уж кого не ждал в этих краях встретить, так это тебя! И что же сюда привело столь легендарного героя? Какой подвиг на этот раз совершаешь? Ты колись-колись, а то меня знаешь, так просто не отстану…
— Конкурент? — тихо предположил я, глядя на серое от злости лицо Тиналиса.
— Хуже, много хуже… — столь же тихо ответил богатырь.
