соответствующие страницы и теперь вижу, что для меня не составляет труда перевести на язык первооснов любое заклинание высшей магии. Можно сделать и обратное, только это сложнее — язык первооснов вообще непрост для понимания.
Но все еще непонятно, в чем преимущества использования языка первооснов. Да, автоматический перевод с языка высшей магии получается довольно глупым, но какая, по большому счету, разница? Элементалы в обоих случаях одни и те же, а суть заклинания составляют именно элементалы, а то, насколько аккуратно и изящно протянуты связывающие их нити, — это второстепенные детали, не оказывающие заметного влияния на эффективность заклинания.
Я сообщил все это Уриэлю, и он сказал следующее:
— Думаю, ты узнал достаточно, чтобы посмотреть самому. Возьми элементал «Открыть разумную душу», примени его к себе, потом возьми элементал «Получить необработанные данные», входные параметры… да не важно, главное, чтобы сработало, а как именно, роли не играет, возьми, что ли, вот эти вот руны. — Он нарисовал руны прямо на полях книги.
Я сделал все, что просил Уриэль, и ничего не получилось — второй элементал сообщил мне, что руны неправильны. Уриэль выдал второй вариант, и снова ничего не получилось. Тогда Уриэль предложил организовать цикл, и на тридцать четвертой итерации я получил данные.
Я разместил эти данные перед мысленным взором и ничего не понял. Это естественно, данные же необработанные. Надо пропустить их через элементалы более высокого уровня, обозначить структурные взаимосвязи, тогда можно будет сказать что-то определенное.
— Понимаешь? — спросил Уриэль. Я помотал головой.
— Взгляни на первую руну, — сказал Уриэль. — Где ты ее видел в последний раз?
В последний раз… Обычная ганнарско-аннурская руна, ничего особенного, да я мог ее видеть где угодно. Я пожал плечами.
— А вторая руна? — не унимался Уриэль. — Но, впрочем, это тоже обычная руна. А вот комбинация трех первых рун — где ты ее видел?
Где я мог ее видеть? Да нигде, получается явная бессмыслица. Я так и сказал Уриэлю.
— Ты видел их сегодня утром, — возразил тот, — перед мысленным взором, как сейчас.
И внезапно я все понял. Это же стандартное начало заклинания на языке первооснов! Но я только что извлек их из самых потаенных глубин своей собственной души! Это означает… что…
— Так что, учитель, — пробормотал я, — мы все… заклинания?
— Ага, — сказал мой учитель, — мы все — заклинания, имеющие материальное воплощение. Впрочем, то, что мы имеем материальное воплощение, скорее всего, просто особенность восприятия. Мы привыкли, что материальное — это… вот ты можешь сказать мне, что такое материальное?
— Ну… материальное… — протянул я, — материальное — это материальное! Иначе и не скажешь!
— Вот именно. Материальность — настолько основополагающее свойство предмета, что оно просто не допускает истолкования через более простые понятия. Если бы я был… ну, скажем, умертвием… да, умертвием… причем живущим в мире, где нет никого, кроме умертвий…
— Такой мир не может существовать, — перебил я Уриэля, — умертвиям неоткуда будет черпать энергию.
— Да не цепляйся ты к словам! — вспылил Уриэль. — Если бы я был представителем мира нематериальных существ, разве смог бы ты объяснить мне, что такое иметь тело? И почему ты думаешь, что тело первично, а душа вторична? Может быть, в основе всего лежит как раз душа, причем не сама душа как объект, а те заклинания, из которых она состоит. Непривычно? А ведь так оно и есть. Мы все — заклинания.
— И кто же нас придумал? — спросил я.
— Творец. Валары. Майары. Мы сами.
— Разве заклинание может само заклинать?
— Может. Я в свое время экспериментировал с подобными вещами, потом перестал — слишком опасно.
— Что же в этом опасного?
— А ты представь себе мантикору, которая умеет творить… ну, скажем, инцинеру.
Я представил себе этот ужас, и меня передернуло.
— То-то же, — удовлетворенно произнес Уриэль. — Надо быть Творцом, чтобы работать с заклинающими заклинаниями и при этом не уничтожить весь мир. Хотя, кто знает, может быть, этот мир — не первый для Эру Илуватара?
— Первый, однозначно первый. Иначе бы Эру не наделал столько глупостей.
Мы одновременно обернулись на звук голоса. «Какого хрена, — подумал я. — Уриэль говорил, что мне хватит часа, чтобы научиться боевой магии, мог бы выбрать время и научить меня». Уриэль неподвижно застыл, явно что-то колдуя. А незваный гость спокойно стоял перед нами, ожидая, когда пройдет первоначальное остолбенение.
Высокий худой старец в длинной серой хламиде. Длинные серовато-седые волосы, столь же длинная борода. Лицо непропорционально узкое и какое-то вытянутое, глубоко посаженные глаза светятся небесной голубизной, а озорные искорки в их глубине выглядят отнюдь не по-стариковски. Голос тоже не старческий, этому человеку не дашь больше пятидесяти лет, если не видеть лица. А если сложить вместе все увиденное…
— Приветствую тебя, великий Гэндальф, — сказал я, склоняясь в почтительном поклоне. — Хэмфаст, сын Долгаста, из клана Брендибэк, к твоим услугам, о аватар.
Гэндальф досадливо поморщился.
— Меня зовут Олорин, — сказал он. — Гэндальф — это кличка, на которую я некоторое время откликался, чтобы не привлекать излишнего внимания Саурона. И не называй меня аватаром — эти нынешние попытки обожествлять все, что движется, просто отвратительны.
— Прошу прощения, почтенный Гэн… то есть Олорин, — сказал я. — Чем я могу быть тебе полезен? Впрочем, что я говорю? Прежде всего моя супруга накормит тебя обедом.
— Поесть не откажусь, — сказал Олорин. — А этому, — он указал на Уриэля, — когда он закончит разбрасывать своих зомби по Арде, скажи, что он зря беспокоится, если бы я желал ему зла, я уже сделал бы, что хотел.
И мы отправились на кухню. Нехалления подала обед на четверых, Олорин загадочно цокнул языком, когда она достала еду из волшебного шкафчика, а потом он не произнес ни слова до конца обеда, если не считать восклицания «Ни хрена себе судьба!», которое он отпустил по адресу Нехаллении. Я решил не обижаться на это.
Минут через пять к нам присоединился Уриэль, который тоже поел, но было видно, что кусок не лезет ему в горло. Он старался держать Олорина в поле зрения, чтобы не пропустить угрожающего движения, физического или магического, и одновременно пытался выглядеть спокойным и расслабленным. Это было смешно, глаза Олорина под густыми бровями смеялись. Мне почему-то казалось, что от Олорина не исходит никакой угрозы, и не только потому, что он — позитивный аватар моего народа, но и потому, что весь его облик и все его поведение прямо-таки излучали спокойствие и доброту.
Насытившись, Олорин вытащил из-под плаща курительную трубку и вопросительно взглянул на меня, догадавшись, что я хозяин этого дома.
— Извини, Олорин, — сказал я, — курить придется на улице. Боюсь, дым твоей трубки может повредить моему сыну.
— Сыну? — Олорин выглядел удивленным. — Сколько ему лет?
— Пока еще нисколько. Семь месяцев.
— Разве она… — Казалось, Олорин смутился. — Конечно, нет, раз… но все равно странно… но не важно… Конечно, пойдем на улицу, младенцу не стоит дышать табачным дымом. Мне тоже, — он лукаво подмигнул, — но в моем возрасте уже поздно отказываться от дурацких привычек.
Мы вышли на улицу, Уриэль тащился за нами, как привязанный, и теперь он выглядел не агрессивно, а как-то… обалдевше, что ли…
Олорин сел на ступеньки крыльца, закурил, выпустил кольцо дыма и задумчиво проговорил:
