— Они вовсе не умерли, — сказал я, — их резервные копии прикреплены к моему телу.
— Ты ошибаешься, мы их отрезали еще перед первым учебным выходом.
— Я знаю, но я сделал другие копии, которые вы не заметили.
Брови Макса удивленно поползли вверх.
— Мои специалисты клялись, что на тебе нет никакого постороннего кода, кроме того, что навесили они сами. Кое-кому придется ответить за это.
Я пожал плечами.
— Зачем их наказывать? Что плохого они сделали?
— Они ввели меня в заблуждение. Такие вещи у нас не допускаются. Ладно, с этим мы разберемся. Но все-таки ты изо всех сил пытался вырваться из-под нашего контроля, ты так тщательно подготовил побег, а когда все прошло успешно, ты возвращаешься. Почему?
— Сколько раз можно повторять? Мне нужно, чтобы мой сын жил в нормальном виртуальном мире. Мои друзья переросли эту стадию, они больше не нуждаются в том, чтобы иметь свой дом, землю под ногами, небо над головой и все такое прочее. Уриэль, Сссра и Олорин скорее всего никогда больше не появятся в визуальных мирах, им это больше не нужно. Мне это тоже больше не нужно, но это нужно Нехаллении и, в первую очередь, Долгасту. Он не субъект, он просто отражение моих чувств, и, если я уйду из Средиземья, он останется таким навсегда. А я хочу, чтобы он стал настоящим разумным. Понимаешь?
Макс растерянно помотал головой.
— Не понимаю, — признался он. — Кое-как я привык к тому, что гигабайт кода и данных умеет не только связно разговаривать, но и связно мыслить, а теперь ты предлагаешь мне принять тот факт, что этот гигабайт хочет размножаться, как настоящий человек. Извини, Хэмфаст, к таким вещам очень трудно привыкнуть.
— Я понимаю. Но ты, по крайней мере, пытаешься относиться ко мне как к настоящему разумному существу.
— Я пытаюсь. И, похоже, у меня неплохо получается, раз ты вернулся. — Макс мрачно хихикнул. — Ладно, будем думать, что делать дальше. Вот что, напиши-ка мне полный отчет обо всем, что ты только что рассказывал.
— На хрена? Или ты утверждаешь, что наш разговор не записывается?
— Записывается. Но после каждой операции каждый сотрудник нашей конторы должен собственноручно написать отчет об этой операции.
— Сотрудник? Ты что, хочешь оформить меня как сотрудника?
— Нет, оформить тебя сотрудником нереально. Я просто хочу, чтобы тебя не постигла участь Олорина — у нас, знаешь ли, тоже хватает людей, которые любят все разбирать и смотреть, как что устроено. Одно дело, когда в отчете описывается деятельность разумной программы, и совсем другое дело, когда отчет написан и подписан самой программой. Это заставляет смотреть на происходящее другими глазами. В общем, давай, Хэмфаст, пиши отчет и не затягивай это дело. Трех дней тебе хватит?
— Должно хватить.
— Тогда давай действуй.
17
— Ну что, милый, на этот раз у тебя все получилось?
Я скорчил неопределенную гримасу.
— Ничего у меня не получилось, — ответил я. — Я убежал от Макса, это было трудно, но я сумел. Прошло меньше двух часов, и я вернулся.
— Почему?
— Потому что здесь у нас есть свой мир и это единственное место, где мы можем его обрести.
— Раньше ты говорил совсем другое.
— Раньше я думал по-другому, я надеялся, что друзья мне помогут, но теперь у них совсем другие дела. Понимаешь, любимая, им уже не нужен настоящий живой мир, они прекрасно чувствуют себя среди нематериальных сущностей. Наше Средиземье — это своего рода детская песочница, в которой разумы зарождаются, растут, крепнут, а потом наступает момент, и они уходят. Для наших друзей этот момент настал.
— А как же ты? Мне всегда казалось, что ты развиваешься быстрее, чем Сссра.
— У меня есть ты и есть Долгаст. Я не могу бросить вас в Средиземье и уйти в вечное странствие.
— Почему? Думаешь, я не смогу воспитать Долгаста одна?
Я набрал в грудь побольше воздуха и решительно выдохнул:
— Не сможешь. Мне, наверное, не стоит тебе это говорить, но ты давно перестала быть автономным субъектом.
— Как это? Разве такое бывает?
— К сожалению, бывает. Когда субъект устраняется от активной деятельности, он перестает быть субъектом. Видишь ли, система делает разумных субъектами не потому, что она стремится породить как можно больше разума, а только для того, чтобы экономнее расходовать свои ресурсы. Если, будучи субъектом, ты тратишь больше, чем если бы ты была отражением мира в глазах другого субъекта, ты перестаешь быть субъектом. Если я уйду, ты перестанешь существовать.
— Почему ты раньше не говорил мне этого? — воскликнула Нехалления.
— Я не хотел тебя огорчать. Ты сделала свой выбор, когда перестала учиться магии и сосредоточила усилия на воспитании Долгаста. Честно говоря, я не сразу понял, что с тобой происходит, а когда понял, это уже произошло. Почему я не сказал тебе? Не знаю… Мне казалось, что тебя вполне устраивает такая жизнь, ведь для счастья вовсе не обязательно стремиться к совершенству, Мезония не права, есть и другие пути. Ты выбрала свой путь, и я не вправе осуждать твой выбор.
—
— У меня нет собственного счастья. Мое счастье — это ты. И еще Долгаст.
— Так не бывает! Как ты не понимаешь? Я отказалась жить ради себя, я посвятила свою жизнь другим — и что получилось? Я опустилась настолько, что перестала быть субъектом!
— Tы не опустилась!
— А что же тогда со мной произошло? Если система больше не считает меня разумным существом, разве это не деградация? Я больше не представляю ценность для системы, а что со мной будет дальше? Что случится, когда я перестану представлять ценность для тебя?
— Этого никогда не будет!
— А если будет? Да пусть даже не будет! Разве ты не понимаешь, что ты выбрал путь, который ведет в тупик! Ради тебя я отказалась от собственной жизни, а теперь ты отказываешься от собственной жизни ради меня. Думаешь, с тобой не произойдет того, что творится сейчас со мной? Нет, дорогой мой, это не самопожертвование, это коллективное самоубийство. Улавливаешь разницу? Ну почему ты ничего не говорил мне раньше?
Нехалления заплакала, а я неподвижно стоял, тупо глядя прямо перед собой, и моя голова медленно наполнялась сумбурным бредом.
— Что я должна сделать, чтобы снова стать субъектом? — спросила Нехалления. — Учиться высшей магии?
— Например.
— Так учи меня! Давай начинай прямо сейчас!
— Прямо сейчас не стоит, занятия магией предполагают сосредоточенное спокойствие…
— Значит, я успокоюсь и займусь!
— А кто займется Долгастом?
