Нож на “галерке” заливался хохотом. Этот хохот — искренний и беззастенчиво злой, — как ни странно, причинял волку еще более страшную боль. Он начинал сознавать, ЧТО с ним случилось. Недооценив мощь деревянного оружия в руках мастера, Курт совершил роковую ошибку.
Но все, как ему казалось, еще можно было исправить. Ярость и боль застилали глаза; песок колол истертые деревянной рукоятью ладони, когда Курт перебирал лапами в тщетной попытке подняться.
В шею ударили раскаленные иглы.
Не обращая на это внимания, волк двигался вперед. Он видел массивные ботинки и толстые ноги Тарана. Боль усиливалась по мере того, как расстояние между безволосым и Куртом сокращалось. Какие-то мгновения спустя ошейник превратился в раскаленный обруч, усеянный с внутренней стороны добрым десятком тысяч ядовитых игл.
Но Курт продолжал ползти вперед. Он уже не пытался подняться, тело сотрясала страшная дрожь. Нервные узлы, пронизываемые вездесущим электричеством, содрогались в конвульсиях. Но волк, стиснув челюсти, не останавливался.
Зачем это было нужно, он не понимал. Ботинки Хэнка не приближались, но и не отдалялись.
Сам Таран, уперев руки в бока, глядел на узника сверху вниз, сокрушенно качая головой. В темных глазах застыло выражение, какое нередко можно видеть в глазах собаководов, когда неблагодарные щенки, к примеру, пытаются схватить зубами за палец.
Это было последнее, что Курт запомнил.
А потом обрушилась тьма.
Он очнулся наутро в своей камере.
Нос и шея нещадно болели. В голове словно перекатывался чугунный шар. Волк с трудом поднялся, прошаркал к сточному отверстию и справил нужду. Затем принялся расхаживать по холодному полу, разминая конечности.
Полчаса спустя последовали завтрак и тренировка, более напоминавшая щадящую прогулку для пенсионеров. Не было Ямы, Тарана же заменил один из бородатых гладиаторов. Они отрабатывали предыдущие уроки: удары, выпады и блоки. Хотя Хэнк стоял в стороне, сложив на груди толстые руки, от его пронзительного взгляда не могла укрыться ни одна деталь. Он продолжал давать короткие рекомендации, о вчерашнем же не напомнил ни намеком. Даже “адъютанты” хранили странное молчание, ввиду чего Курт был готов поверить, что все случившееся ему и впрямь приснилось. Если бы не головная боль и ломота во всем теле…
Как бы там ни было, новоиспеченный гладиатор стал смотреть на деревянный меч другими глазами. В умелых руках это оружие. А если дерево заменить на холодную сталь, тупую же кромку заточить, сделав острой, как бритва…
Именно эту мысль, похоже, Таран и пытался донести до “волчонка”.
Тренировка продлилась всего до обеда. Волка накормили, изъяли посуду и сразу же удалились, не произнеся ни единого слова. Курт не имел возражений. Кряхтя, он улегся на кровать.
Часа через три, впрочем, его разбудили.
Нож и Топор притащили трансформатор с гладкой черной змеей. Курт злобно уставился на ее тонкую золотую головку, лежащую возле кровати. Волку меньше всего хотелось сейчас подкармливать паразита, который присосался к его шее и не далее как вчера подло дернул за ногу, когда он готовился совершить прыжок к свободе.
Но делать было нечего. Топор привел в действие “кулон”. Сила тока была номинальной, Курту же показалось, будто через него пропустили неразбавленную молнию.
Скрежеща зубами от злости, он поднял змею.
В голове его успел зародиться кое-какой план, но пока волк был слишком слаб, чтобы попытаться воплотить его в жизнь. Следовало запастись терпением и ждать, сколько возможно…
Прошла неделя.
Сутки, заполненные тяжелыми физическими нагрузками, сытными трапезами и бездонным сном, тянулись монотонной чередой — массивные вагоны длинного товарного поезда.
Волк набирался сил, ждал и надеялся.
Тренировки не прерывались. Таран гонял пленника по площадке и Яме, закреплял старые навыки и оттачивал новые. Курт начинал понимать, чего именно его тренер старается добиться. Волк обладал уникальными физическими данными и стремительными рефлексами, однако этого было мало. Никто в стае не преподавал щенкам рукопашный бой и уж тем более фехтование. Собственно, делать это было просто некому. При этом считалось, что уцелеть на улицах трущоб не составляло труда мало-мальски окрепшему щенку. Так оно и было — по крайней мере Курт всей душой верил в эту аксиому… До того самого дня, когда Таран поверг его наземь двумя ударами деревянной палки. О том, что могло бы произойти, если бы меч оказался настоящим, с бритвенно-острой режущей кромкой, Курту даже думать не хотелось.
Хэнк Таран стремился к тому, чтобы мощь и энергия зверя оделись в непробиваемую броню боевого мастерства. Клыков и когтей, движимых одними лишь бессознательными инстинктами, для целей Хэнка было недостаточно. Он хотел, чтобы убийство стало для волка привычкой. Так другие люди кусают ногти или крутят пуговицы.
Курт и сам не заметил, как включился в процесс. По сути, он и так уже был убийцей. Если принять в расчет это, а также планы Курта на будущее, Таран не мог научить его плохому. Кроме того, волк не исключал, что когда-то — возможно очень скоро — преподанные уроки обернутся против самого учителя.
А пока Курт ел, спал и дрался — лапами и на мечах.
Но ни на мгновение он не забывал, где находится. Свобода — вот что было превыше всего. Курт бы с радостью променял все полученные им уроки и навыки на более-менее надежный шанс вырваться из этих стен.
Ни на секунду он не переставал прощупывать окружающий мир, пытаясь обнаружить этот неуловимый шанс. Но тот не спешил объявляться. Тюремщики знали свое дело на отлично (будто тем всю жизнь и занимались, что держали в заключении особо опасных метаморфов). Ошейник работал как часы — без сбоев и погрешностей. В нем-то и сидела загвоздка.
Курт отчетливо понимал, что не сможет сделать ничего такого, что не понравилось бы Тарану и прочим, пока на шее у него болтается ненавистная железка.
Снять же ее не представлялось возможным. Однако ошейник вовсе не был вечным двигателем и, как прозаичный телефон, нуждался в подзарядке. В этом было его слабое место. Растратив весь внутренний заряд, хитроумный прибор превратится в бесполезное украшение. Вопрос заключался в том, до какой степени вероятности тюремщики ухитрялись рассчитать оставшийся заряд. Был ли хотя бы один шанс из тысячи растратить его ДО ТОГО, как Курт потеряет сознание?
Этот вопрос не давал волку покоя.
Существовала, впрочем, вероятность того, что пульт управления или сам ошейник выйдут из строя, но вероятность эта была насколько мала, что волк на нее особенно и не рассчитывал. Он ежедневно бился ошейником о кровать или прутья решетки, делая это с такой силой, что чуть не выбивал себе зубы. Но, как показывала простая проверка, особых успехов эти манипуляции не приносили.
Поэтому он решил пойти на риск.
Всего было две попытки.
Попытка первая. Курт, сидя на койке, исподлобья смотрел на “адъютантов”. У самых его ног лежал гладкий черный провод с золотым штекером. Волк даже не думал поднимать его с пола и в то же время не спешил отбрасывать прочь — на всякий случай (хотя намерения его были тверды, как кремень). По аналогичной причине не следовало производить каких-либо деформаций шнура или штекера (например, откусывать змее ее золотую головку). Запас запчастей не мог быть неиссякаемым, однако Курт знал — вряд ли ему позволят безнаказанно приводить имущество в негодность. Ошейник подлежал зарядке независимо от того, в сознании “пациент” или отключился, так что у тюремщиков не останется выбора. А регулярный “шок”, равно как и транквилизаторы, могли весьма пагубно сказаться на здоровье.
Как бы там ни было, в данный момент Курт намеревался проверить другое.
