было особой нужды — голографические камеры оснащались встроенными сенсорами такой чувствительности, что могли уловить голос оратора, стой тот хоть на другой стороне улицы. Но суть была не в том. Каждый из микрофонов, приставленный к физиономии говорящего, красовался логотипом какой-либо компании. Тем самым подчеркивалось, что “контора” везде успевает и неизменно оказывается в гуще событий. Зрители же получали информационный хлеб из первых рук. Ну а чем его приправляли — это уже третий вопрос.
Говорящего Курт не знал. Это был высокий, статный мужчина с широким лицом. Его иссиня-черные волосы серебрились на висках. Мужчина был одет в солидный темно-синий костюм, говорил же внятно и уверенно:
“…то, что случилось, не должно повториться. Мы лишний раз убедились, насколько несовершенно пока наше общество. Погибли невинные люди, что бы ни говорили мои оппоненты… — Микрофоны, дрогнув, приблизились почти вплотную к лицу оратора. — Именно люди, потому что метаморфы являются такими же представителями homo sapiens, как и все остальные. Никто не смеет утверждать, будто им не присущи все права, изложенные в Декларации и обоих Пактах. Все остальное — демагогия и дискриминация (не суть важно, по какому признаку — цвету кожи, вероисповеданию или чему-то еще, что лишь предстоит отразить в международно-правовых актах). Никто не повинен в том, что волки существуют. И прежде всего — они сами. Мы стали свидетелями геноцида, который длится долгие годы. Сегодня имел место один из наиболее драматичных его эпизодов. Так не может продолжаться дальше. — Господин нахмурился и поглядел прямо в камеру. — Я, как председатель Комитета по гражданско-социальным вопросам, намерен поставить перед Советом готовый проект. Депутаты должны рассмотреть и утвердить резолюцию, которая впоследствии отправится в парламент. Наше правительство же просто обязано инициировать процедуру выхода из Конвенции, с дозволения которой происходят все эти зверства. Как мы видим, данный акт полностью противоречит основным принципам международного права, как и утверждали ведущие теоретики. Наша вина состоит в том, что мы не услышали их голосов… Поэтому, руководствуясь…” Звук и картинка исчезли.
Чем именно руководствовался убеленный сединами господин, волку узнать не довелось. Вначале голографическое окно скрылось за ставнями помех, после чего черно-белое облачко всосалось в проектор. Запись подошла к концу слишком быстро. Таран, похоже, продемонстрировал пленнику все, что хотел — ни больше и ни меньше.
Курт поглядел на безволосого.
Тот ухмылялся. Глаза, однако, были ничуть не теплее, нежели пару минут назад.
— У меня для тебя две новости, — сказал Таран. Губы двигались, выплевывая слова в гулкую пустоту камеры, одно за другим. — Даже не знаю, которая лучше. Во-первых, как ты уже понял, тебя официально признали мертвецом. — Хэнк без особого веселья рассмеялся. — Но этого было бы мало. Этому хитрому малому, — квадратный подбородок кивнул на голопроектор, — все-таки удалась его затея. Это уже во- вторых. Он протащил проект через Городской совет, и неделю спустя резолюцию одобрил парламент. Держава официально приостановила членство в Надзорном совете Конвенции, согласно которой твой народ подлежал истреблению. — Таран мгновение помедлил и закончил: — Поздравляю. Тебя амнистировали.
Однако Курт не чувствовал особого энтузиазма. Его амнистировали как виновного в преступлениях, которые не потрудился рассмотреть ни один судебный орган, так что неизвестно, были ли они совершены, а если даже и были, то задолго до рождения старейшины, не говоря уж о Курте. Да и какой ему был смысл радоваться, когда он, наверное, остался единственным представителем племени? Какой вообще смысл во всей этой законодательной чуши?!
Впрочем, смысл был. Посмертная амнистия во все времена превышала числом амнистированных прижизненную.
Так ведь гораздо удобнее.
Некоторое время волк и безволосый молчали, глядя друг на друга. Взгляды, скрещиваясь, скользили между прутьев решетки. Ни тот, ни другой не хотел отворачиваться первым. В этой игре Курту не было равных — не так давно он часами глядел на ровесников, утверждавших, что “пересмотрят его в два счета”. Но разве можно переглядеть холодные черные камни? Это было так же глупо, как и пытаться пересмотреть осколок настоящего обсидиана. У того нет ни глаз, которые можно отвести, ни шеи, чтобы отвернуться.
Поэтому Курт отвернулся первым. Ему хотелось услышать, что Хэнк скажет дальше.
Безволосый это понял.
— Они не показали ни единого кадра, — сказал он. — Ни тебе съемок с места событий, ни простых фотографий. Любая компания отдала бы половину уставного фонда за такой материал. Разве нет? Подумать только, целая стая! Любая сенсация бледнеет перед этим. И что же мы видим? — Таран помолчал, потом заговорил снова: — Они, повторяю, не показали нам ни единого кадра. Не промелькнуло ни одного отрывка старой хроники — времен восстания вашего брата… Хотя, если разобраться, в этом нет ничего удивительного. Если документальные съемки где-то и сохранились, их держат за семью замками. Наше государство желает позабыть о том, что случилось. Будто ничего и не было вовсе… Но сейчас, как мы видим, начинается нечто другое. Твои соплеменники отдали свои жизни не зря. Если где-то на планете остались волки, они могут спокойно выходить на поверхность…
Таран замолчал и вновь уставился на Курта.
— Ты заварил крутую кашу, малыш. Все началось с убийства Майклсона… — Волк вскинул голову. Безволосый кивнул: — Да-да, не нужно на меня так смотреть. Даже если бы Лысый держал язык за зубами, чего он, кстати, не делал, я все равно узнал бы. Мы живем в Клоповнике, если не забыл. А именно здесь сходятся все нити… Нужно знать, за какую потянуть.
Курт молчал. Конечно, Таран все знает. Он сидел в своей Яме, словно Черная Вдова в паутине…
Вполне возможно, по одной из этих нитей к нему пришло настоящее имя Ковбоя… А если нет — если паутина начиналась в Клоповнике и им же оканчивалась, не достигая более-менее ощутимых вершин, — то Лысый Хью наверняка в курсе событий…
Все это волк намеревался разузнать в свое время.
— Молчишь? — спросил Таран. — Как хочешь. Возвращаясь к предыдущему вопросу — почему нам не показали ни единого кадра? Сильно сомневаюсь, что оперативники ничего не фиксировали. Волчье логово — безусловно, не лучшее место, чтобы производить любительскую съемку. Но камеры могли крепиться к шлемам, как нам показывают в фильмах… — Безволосый усмехнулся. — Только, сдается мне, ты знаешь куда больше. Почему любопытным зрителям не показали, как бравые оперативники выполняют свою работу?! Как они убивают твоих соплеменников?
Курт рывком поднял голову.
Слезы боли и ярости застилали глаза.
— Потому, — выдавил он, — что это была бойня. Они не пощадили ни детей, ни стариков.
— В том-то и заключается геноцид, — кивнул Таран со знанием дела. — Если оставить щенков, они, чего доброго, могут вырасти в злых и сильных волков. В истории встречается масса красноречивых примеров. Ты, как я понимаю, успел побывать в своем логове — но уже после того, как там все случилось. И то, что ты еще жив, показывает — оперативники успели уйти. Во всяком случае, большинство… Успел кого-нибудь убить?
Курт равнодушно пожал плечами. Какое это имеет значение?
Хэнк потер подбородок, кивнул.
— А затем, — продолжил он, — ты двинулся прямиком в Запретный город. За каким хреном, скажи пожалуйста? Служба безопасности Улья, конечно, это знает, но нам, простым смертным, приходится смотреть новости или же просто догадываться. Даже Хью не помог мне прояснить этот вопрос. Осмелюсь предположить, что деньги тебе понадобились для некой услуги из того полулегального прейскуранта для богатеньких, что предоставляет Улей. Но какая именно? Весьма сомнительно, что есть нужда в боевых имплантантах — когтей у тебя и без того достаточно… — Таран качнул головой. — Так что скажешь?
Курт внимательно поглядел на своего тюремщика. Можно, конечно, промолчать, хотя бы просто из упрямства. Только смысла нет. Лучше попробовать поторговаться.
Информация, покуда он сидит за этой решеткой, ему без надобности, но ведь когда-то он непременно
