насильно был подведен под венец с упомянутой выше Марией Антоновной, дочерью датского короля Фредерика IX, а в девичестве Анной Марией Датской (Александр, сравнив факты, опознал в сей особе старшую сестру ныне правившей в его мире датским королевством Маргрете II), которая успешно произвела на свет будущего Александра IV. Стоит ли говорить, что большинство титулованных шалопаев, сопровождавших цесаревича по всем кабакам и притонам Европы и мира вообще, после кончины Алексеея II перебралось вслед за Петром IV во дворец?
Мода на “дурь” оказалась настолько заразительной, что в процесс втянулись почти все сановники из новых, а в веселые пятидесятые кололся, курил, глотал и нюхал почти весь Царскосельский Двор. Слава богу, нашлись приверженцы старого стиля жизни, которые оградили от чумового поветрия императрицу и малолетнего цесаревича, а потом, незаметно для императора, под конец жизни уже мало на что обращавшего внимание, изрядно проредили его окружение (то, которое не успело уйти в отставку естественным путем — от “передоза” или белой горячки), взяв управление бурно развивавшейся Империей в железные руки.
Увы, так много знавший чиновник не смог подняться слишком высоко по местной иерархической лестнице. В один из веселых весенних деньков сего года он пустил пулю в висок из табельного нагана, чем, естественно, и поставил точку в своем карьерном росте. Что же заставило этого вполне достойного и высокопрофессионального человека, спиртным не злоупотреблявшего, долгов и порочных связей на стороне не имевшего, бросить вдову с двумя сиротками, осталось тайной…
Вот на конспиративную встречу с основным агентом покойного коллежского асессора Ноговицына в Гатчинском дворце старшим лакеем Баренцевым Пафнутием Никифоровичем и направлялся сейчас ротмистр Бежецкий.
“Надо будет все-таки узнать, на фига этому пожилому “зоологу” потребовалось чучело афганского сурка?!” — подумал Александр, подъезжая к задним воротам Гатчинского дворца, перекрытым полосатым черно-белым шлагбаумом.
Бежецкий, закинув ногу за ногу и поигрывая носком начищенного до блеска ботинка, сидел, развалившись на скамейке с видом на большой пруд (или искусственное озеро?), подернутый небольшой рябью. Агент Варенцов, которому он назначил встречу здесь, подальше от лишних глаз, только что откланялся, и теперь его сутуловатая спина в синей с золотом ливрее мелькала за аккуратно подстриженными кустами английского парка. Александру тоже пора было уходить, но настолько хорошо было просто так сидеть, следя за прихотливой игрой солнечных бликов на мелком пруду и покуривая хорошую сигарету, под ласковым солнышком, так не хотелось опять в духоту кабинета к не понятным до конца делам, никак не желающим складываться в стройную и логичную схему, что ротмистр все оттягивал и оттягивал расставание с Гатчинским парком. “Суркокрад” подкинул еще парочу-другую головоломок, в которые не хотелось, да и противно было вдумываться. Он уже начал понемногу подремывать, когда над самым ухом раздалось звонкое:
— Зд'авствуйте!
Бежецкий вздрогнул от неожиданности, и сон как рукой сняло, а вокруг скамейки уже обежало и предстало перед глазами настоящее чудо: маленькая девочка лет пяти-шести в белом летнем платьице и кружевной шляпке на светло-золотистых, почти соломенных волосах. Огромные голубые глаза доверчиво глядели на мужчину, а по-младенчески пухлые еще пальчики крепко прижимали к груди растрепанную куклу в тоже когда-то белом платье.
С прелестной непосредственностью ангелочек заявил:
— А я вас знаю, дяденька! Я вас уже видела!
Александр уже справился с неожиданностью:
— Здравствуйте, здравствуйте, прелестное создание!
Ребенок вытянул розовый пальчик и обличающе ткнул в сторону Бежецкого:
— Вы, дяденька Бежецкий, вы отм… отмис…
Александр решил помочь девочке в явно непосильной для нее задаче:
— Ротмистр…
— Да, да, отмистх-х-х! — старательно выпалила крошка, так и не справившись с коварной буквой “р”. — Я вас видела, когда мы с папенькой английского ко'оля пхинемали!
Вот это номер! Ведь эта крохотуля — великая княжна Софья Николаевна. Как он мог забыть уроки преподавателей? Правда, дети растут быстро, а материалы у Полковника, видно, порядком устарели…
Перед Александром снова пронесся весь ужас бессонной ночи перед приемом английского короля, страх того, что прикажут стрелять, возможно, вот в эту девчушку… Поднявшись со скамьи и почтительно склонив голову перед особой императорской фамилии, Бежецкий слушал и не слушал милый щебет ребенка, что-то объяснявшего ему и забавно, по-взрослому, кокетничавшего с мужчиной вшестеро ее старше и вдвое выше. В мозгу острыми ржавыми шестернями проворачивались слова давешнего агента.
“…все употребляют-с, не исключая самых маленьких, Александр Павлович! — слышался в ушах противный скользкий шепоток лакея. — Старшие-то уже крепенько сидят, да-с, а младшенькие пока только балуются. Да, да! Я и Сергею Степановичу докладывал, он тоже не верил-с… Пока пленочку не получил от меня с записью — нипочем не верил-с. Еще старым дураком обзывал! Грозил-с…”
Александр, дежурно улыбаясь ребенку и даже что-то отвечая на вопросы, с тревогой вглядывался в огромные глаза, боясь увидеть страшные признаки: расширенные зрачки, неподвижный взгляд… Фу, вроде бы все в порядке! Ну не может такой живой ребенок употреблять наркотики. А если может?
Бежецкого выручила из неожиданного плена бонна маленькой Сонечки, пожилая и сухая, как прошлогодний забытый в огороде подсолнух, немка в огромной шляпе, появившаяся с недовольным видом из-за кустов и, не поздоровавшись, увлекшая девочку за руку в сторону дворца, на ходу что-то втолковывая ей. Девочка до самого поворота дорожки все оглядывалась на Александра, а уже скрываясь из виду, звонко крикнула:
— Пхиезжайте еще, р-р-ротмистр!..
На этот раз непокорная буква у нее получилась преотлично…
11
К счастью, завершилась траектория этого беспорядочного спуска или, вернее, полета, временами переходящего в скольжение по камням, на ровной галечной осыпи речного берега, а не на слегка наклонной бугристой поверхности скалы, метрах в десяти в стороне, что оказалось бы весьма печальным фактом. Полежав ничком минуты две и переждав вызванный его падением настоящий град всякого каменного мусора — от мелкой щебенки до вполне увесистых булыжников, Александр с понятным после пережитого страхом провел ревизию наличествующего ущерба. К превеликому счастью, руки-ноги и прочие части организма оказались вполне целы, ныло только ушибленное при приземлении плечо, саднили исцарапанные руки, которыми, падая, он инстинктивно цеплялся за все на пути, да над ухом вспухала здоровенная ссадина, к тому же обильно сочащаяся кровью. Выждав, когда в голове перестало гудеть, а перед глазами вращаться, Александр попробовал осторожно приподняться, со страхом ожидая тошноты и нового всплеска головокружения, что свидетельствовало бы о сотрясении мозга. Но, видимо, все обошлось. Кажется, “полет” прошел успешно, все системы, как говорится, функционировали исправно, а если так, то к чему разлеживаться, изнывая от жажды, в двух шагах от восхитительной холодной и прозрачной воды?
Бежецкий, рассудив так, резво вскочил на ноги, но, непроизвольно охнув, сразу же повалился на бок — настолько режущей оказалась неожиданная боль в ступне. Снова присев, он, морщась, стянул туфлю и размотал пропотевшую, серую от пыли импровизированную портянку, мимоходом отметив, что тонкий нейлон элегантной сорочки — довольно неудачный заменитель фланели или даже обычного полотна. Бережно промыв стреляющую болью ступню в ледяной речной воде, Александр быстро выяснил, что ни перелома, ни вывиха нет, а имеет место небольшое растяжение связок. Сейчас бы какую-нибудь разогревающую мазь да полежать денек-другой в постели… Ни того ни другого поблизости, к глубочайшему сожалению, не имелось, поэтому беглец скрепя сердце пустил остатки многострадальной рубашки на тугую
