— Здоровья ей не занимать, — сказала Касси.
Из этого сообщения я сделала вывод, что Лия — толстуха.
— И к тому же она твоя племянница.
— Кузина.
— Но она называет тебя тетей Холли. Может, это из-за разницы в возрасте?
— Я не настолько уж и старше. Мне всего-навсего немного за тридцать.
Да и с какой стати Лии вообще обо мне вспоминать? Она не видела меня десять лет. Мое производство в звание тети, скорее всего, дело рук Артура, который решил всеми правдами и неправдами добиться дармового жилья и стола для своего дитяти на добрые два месяца. Если бы порода Лии оправдала изначальные предположения моей мамы, то о ее приезде не было бы и речи. Несмотря на то что я обожаю золотистых ретриверов, я была бы вынуждена объяснить Касси, что как только ее сука попытается отпить воды из миски Кими или Рауди, так тут же один из моих маламутов, скорее всего моя сука Кими, немедленно раздерет ей морду. Но Лия, в конце концов, не золотистый ретривер, а я — не Кими. Я согласилась.
— Но, в конце концов, если ты так относишься к этим людям, то почему же ты не отказала им?
У Стива Делани, ветеринара Рауди и Кими, голос спокойный и рассудительный. Он высокий и худой, волосы у него каштановые и вьющиеся, а голубые глаза иногда становятся зелеными. Он пришел, вскоре после моего разговора с Касси и теперь сидел за кухонным столом и дурачился с собаками, пока я готовила яичницу и разогревала для него в тостере английскую булочку. Он не особо любит есть завтрак вместо ужина, но повариха из меня никудышная, да и к тому же я давненько не наведывалась в продуктовый магазин. На этот раз в качестве альтернативного решения был предложен собачий корм «ЯМС», который будет попитательнее, да и повкуснее моей стряпни.
— Почему? Вероятно, потому, что у нее голос совсем такой же, как у моей мамы.
К тому времени как я появилась на свет, мама годами дрессировала строптивых собак. Щеночек человечьей породы особой трудности не представлял. Не подумайте, что она была сурова. Она никогда не повышала голоса, но тон был такой, что сразу же хотелось сделать именно то, чего хотела она. Ее не стало более десяти лет назад, и, если вы еще не поняли, я говорю открыто, что мне ее по-прежнему не хватает.
— Кроме того, мне жалко этого несчастного, уродливого, толстого ребенка, чьи родители сваливают в Европу и просто хотят избавиться от нее на лето.
Я намазала булочку маслом, переложила яичницу из двух сковородок в одну тарелку, поставила тарелку перед Стивом, а сковородки — охлаждаться, чтобы собаки не обожгли себе языки. Когда в доме появилась Кими, я пыталась соблюдать очередность в вылизывании сковородки, но, так как понятие очереди в некотором смысле весьма абстрактно даже для маламутов, гениев собачьего племени, пришлось завести две сковородки. На выставках собак продаются спортивные фуфайки с нарисованными на них следами собачьих лап и с надписью: «Мои собаки прошлись по мне». У меня есть одна такая.
— Мне казалось, что ты не видела ее лет десять, — сказал Стив.
— Так-то оно так, но, по словам Касси, здоровья девочке не занимать, а это вроде как эвфемизм, так ведь? В последнюю нашу встречу она выглядела совсем как Артур. Ну ладно, ребятки. Получайте.
Им можно было ничего не говорить. Маламуты всегда знают, что предназначено им, а если им это и не предназначено, то они уж попытаются убедить вас, что вы не правы. Не успели сковородки оказаться на полу, как собаки тут же принялись за них, скосив большие темно-карие глаза каждый на порцию соседа, вычисляя возможность, покончив со своей, долизать и чужую сковородку. У всех маламутов карие глаза, и чем они темнее, тем лучше. Если вы не в курсе, то голубоглазые ездовые собаки — это сибирские лайки, правда, у них тоже могут быть карие глаза. Маламуты, конечно же, гораздо крупнее сибирских лаек, у них массивнее морды, а слегка закругленные треугольные уши широко расставлены. В то время Кими, девочка, весила идеальных семьдесят пять фунтов, а Рауди — где-то между восьмьюдесятью пятью и девяноста фунтами, но не стоит судить о них по весу. У маламутов имеется толстый подшерсток из мягких коротких волос, а поверх него — длинная грубая защитная шерсть, благодаря чему они выглядят крупнее, чем на самом деле; и еще они сильнее, чем кажутся, суки в том числе.
— И к тому же, — добавила я, — можешь себе представить, она — член моей семьи, племянница моей мамы — выросла без собак. По-моему, это непостижимо. Она заслуживает только сострадания. Наверняка она чувствует себя обделенной и не знает, чем это восполнить. Короче, мне в голову пришла мысль, что она могла бы вместо меня водить Кими. Ну, понимаешь, в чисто терапевтических целях.
— Вместо тебя?
— Кими уже не так меня достает, и, согласись, она стала вести себя намного лучше. Правда, Кими?
Обе собаки развалились на полу, зажав сковородки в передних лапах-снегоступах. Когда у меня были золотистые ретриверы, я покрасила кухню в кремовый цвет с терракотовой отделкой, но если у меня когда- нибудь появится достаточно денег, я намерена разукрасить ее в серебристо-серые тона с белым и покрыть пол настоящей плиткой, и никакого больше линолеума под кафель! А пока сочетание серой волчьей окраски Рауди и белой Кими отнюдь не режет глаз, и они оба только украшают мою хибару. Бонни, редактор моей рубрики, ни за что на свете не позволит мне напечатать это, но аляскинские маламуты — это самые красивые собаки на свете.
Услышав свое имя, Кими подняла глаза, но сковородки при этом из лап не выпустила. Она лишь приглушенно зарычала.
— У нее с вниманием гораздо лучше, — добавила я. — И я непременно запишу Лию на занятия, куда она будет ходить вместе с Кими. Я слышала, в Ньютоне есть такой класс, в каком-то парке. Мне об этом на днях сообщила по телефону Роз Инглман. Я возьму Рауди. А Лия возьмет Кими. Это будет своего рода эмоциональным перевоспитанием. Она и собак-то наверняка боится, и как с ними себя вести — понятия не имеет. А маламутов однолюбами не назовешь.
— Это очень великодушно с твоей стороны, — сказал Стив так, будто великодушие к людям мне столь же неведомо, как Лии — собаки.
— Вот как! Что ты этим хочешь сказать?
— Что это очень мило. Вот и все.
Затем мы вымыли посуду и отправились в постель. А
Глава 2
В тот день, когда должна была приехать Лия, ртуть на градуснике за моим кухонным окном подскочила до отметки девяносто по Фаренгейту и воздух был настолько пропитан влагой, что листки черновика с каракулями моей новой статьи слиплись друг с дружкой, окна и зеркала запотели, а мои чистенькие, не имеющие запаха маламутики воняли, как настоящие псы. Ближе к концу дня бледно-серое облако над домом набухло, почернело и предвещало нешуточную бурю. Ливень разразился в тот самый момент, когда академически-корректный умеренно синий микроавтобус «вольво» Артура подъехал к заднему крыльцу моего дома, представляющего из себя каркасную трехэтажку красного цвета, расположенную на углу Эпплтон- стрит и Конкорд-авеню. Машина была, судя по заднему стеклу, которое пестрело коллекцией разрешений на парковку в студенческом городке, явно профессорской, пяти- или шестилетней давности и слегка помятой. Если бы только в Гарварде узрели машину Артура, он бы непременно услышал призыв небесных труб.
— Если не ошибаюсь, вы — Холли Винтер?
Вопрос прозвучал совершенно искренне. Возможно, Артур ожидал увидеть стаю собак, гоняющих по двору и сотрясающих воздух истошным визгом, а также клонированную копию одного из моих родителей, источающую опасность в его направлении. Я ни на кого из предков не похожа. Как знать, плохо это или хорошо. Мариса была женщиной эффектной, а Бак просто американский лось в человеческом воплощении.
— А вы, очевидно, Артур.
Я уже успела забыть, насколько он высок, да и внешность его стерло из моей памяти, вероятнее
