— Прочитайте, — сказал Сингх. — Если со всем согласны, подписывайте.
— Кое с чем не согласен, — сказал Анатолий. — Я бы хотел сделать оговорки вот здесь и здесь, что я имею право не совершать действия, причиняющие вред моим друзьям.
— Если вы подпишете контракт, ваши друзья станут вашими врагами.
— Вот этого мне бы и не хотелось.
— Тогда получится, что вы сможете отказаться выполнять любой приказ.
— Я не буду отказываться без крайней необходимости.
— Вы согласны на психоблок?
Анатолий задумался примерно на полминуты, после чего решительно сказал:
— Согласен.
— Замечательно, — Сингх извлек из принтера еще один лист бумаги. Подписывайте.
Анатолий внимательно прочитал текст контракта и расписался внизу.
— У вас стандартный нейрошунт? — спросил Сингх.
— Да.
— Вход через мобилу?
— Да.
— Давайте ее сюда и откройте входной канал. Ага. Подождите минуту. Есть. Познакомься, Дзимбээ, это наш новый сотрудник. Пока пусть подчиняется непосредственно тебе, возьмешь его с собой, проверишь в деле». Вопросы?
— Я хотел бы получить официальное подтверждение чрезвычайных полномочий, — сказал Дзимбээ.
— Думаешь, все так плохо?
— Просто на всякий случай.
— Хорошо, сейчас, минуту… вот, держи. Еще вопросы? Тогда все. Дадим миру шанс.
— Дадим миру шанс! — откликнулся Дзимбээ. Анатолий ничего не сказал, а его лицо скривилось в гримасе отвращения.
Вертолет вынырнул из облаков, тряска сразу стала слабее, а через некоторое время совсем прекратилась. Если бы стекла иллюминаторов не были такими запотевшими, можно было бы разглядеть звезды.
Якадзуно почувствовал, что его сердце куда-то проваливается. Сила тяжести в салоне быстро уменьшалась — вертолет переходил на гравитационную тягу. Стрекот пропеллеров замедлился и вскоре совсем затих, в наступившей тишине было отчетливо слышно, как загудели сервомоторы, складывающие лопасти несущих винтов. Затем винты убрались в специальные пазы на крыше и наступила полная тишина.
Якадзуно находился в задней части салона, ему было хорошо видно все происходящее впереди. Ибрагим сидел в первом ряду, рядом с Аламейном, на коленях Ибрагима лежала переносная консоль, он что-то внимательно изучал, время от времени перебрасываясь репликами с Аламейном. Весь проход между креслами был завален всевозможными мешками, сумками, тюками и баулами, что неудивительно — когда сворачивается лагерь, в котором постоянно обитало почти тридцать человек, всегда выясняется, что вещей скопилось гораздо больше, чем кто-либо мог представить себе. А ведь есть еще багажный отсек…
Якадзуно изучал лица попутчиков. Если не знать, что за прошлый год они произвели более одного процента всех наркотиков, потребляемых на Земле, в это невозможно поверить. Эти люди были совсем непохожи на тех наркодельцов, каких показывают в фильмах, скорее они напоминали то ли коммунистических революционеров, то ли пионеров-первопроходцев, исследующих новую планету. Все были одеты в камуфляж, вооружены до зубов, многие отпустили бороды, прямо-таки отряд Че Гевары на марше. Только Че Гевара никогда не летал на гравилетах.
Тощий чернобородый араб в передней части салона забыл вовремя пристегнуться к креслу, и теперь добрая половина пассажиров развлекалась, глядя, как он завис под потолком и не мог дотянуться ни до спинки кресла, ни до потолка. Он забавно корячился, пытаясь дотянуться хоть до чего-нибудь, но товарищи даже не пытались помочь ему. Другой на месте Якадзуно подумал бы, что у наркодельцов очень недружный коллектив, но Якадзуно хорошо знал, что это впечатление обманчиво. В таких компаниях обожают пошутить над опростоволосившимся товарищем, но в случае серьезной опасности каждый готов отдать свою жизнь во имя спасения остальных.
Араб все-таки дотянулся до кресла, и не мужской гордостью, как советовали товарищи, а рукой. Он стукнул пальцами о спинку кресла, а затем его коллеги некоторое время наблюдали, затаив дыхание, как его тело медленно дрейфует к потолку. Араб не стал дергаться раньше времени, он дождался, когда приблизится к потолку настолько, чтобы можно было нормально оттолкнуться. Когда он оттолкнулся и опустился в кресло, ухитрившись извернуться в полете так, чтобы сесть как положено, а не на голову, по салону разнесся вздох разочарования. Бесплатное развлечение сорвалось.
— Ну, Абдулла дает, — высказался сосед Якадзуно, совсем молодой парень, по виду то ли индус, то ли вьетнамец. — Хочешь? — он расстегнул дорожную сумку и вытащил из нее фляжку с чем-то алкогольным.
— Амброзия? — предположил Якадзуно. Сосед рассмеялся и помотал головой.
— Коньяк, — сказал он. — У каждого уважающего себя пионера под кроватью стоит бочонок с амброзией, но ни один уважающий себя пионер ее не пьет, — он рассмеялся своей шутке.
— Пионеры — это вы? — уточнил Якадзуно.
— А как нам еще себя называть? Извергами рода человеческого? — он снова рассмеялся. — Дхану меня зовут. Именно Дхану, а не Дану. Дану — это уроды такие в толкиенских игрищах.
— Якадзуно, — представился Якадзуно и протянул руку.
Рукопожатие состоялось. Дхану раскупорил фляжку, наполнил колпачок коньяком и протянул его Якадзуно. Коньяк был неплох. Не «Дербент», конечно, но и не «Наполеон», так, что-то среднее.
— Как тебе? — спросил Дхану.
— Неплохо. Французский? Дхану рассмеялся в третий раз.
— Самогонка, — сказал он. — Коза варила.
— Какая коза? — не понял Якадзуно.
— Химичка наша. На самом деле ее зовут Галя, но у нас ее все Козой называют.
— За что? Страшная или вредная?
— Нет, что ты! Отличная баба, увидишь — слюнями истечешь. Никто и не помнит уже, почему она Коза. Мин Го, не помнишь, почему она Коза?
— Не, не помню, — обернулся пионер, сидевший перед Дхану. — Коза — она и есть Коза. Но самогонку классную делает.
Якадзуно сделал еще один глоток. Коньяк был именно коньяком, а не самогоном, Якадзуно не мог поверить, что эту благородную субстанцию изготовляют обычной перегонкой. Они что, издеваются?
— Что, не веришь? — спросил Мин Го. — Никто не верит, и зря. Коза над этой формулой три года билась…
— Два, — перебил его пожилой седобородый араб, сидевший рядом с Мин Го и до этого момента сосредоточенно пялившийся в окно в безуспешной надежде увидеть что-нибудь интересное.
— Да иди ты, Ахмед! — огрызнулся Мин Го. — Тебя еще здесь не было, когда она первую партию сварила.
— Мне Родриго рассказывал.
— Ты его больше слушай! Между первым и вторым ураганом прошло три года, Коза начала с коньяком возиться сразу после первого урагана, а после второго мы квасили уже с тобой вместе. Родриго сам ничего не знает, только лапшу на уши вешает.
Ахмед пробурчал что-то нечленораздельное, отвернулся и снова уставился в окно.
— Коза — классный химик, — гордо заявил Дхану. — Ты не смотри, что она красавица, мозги у нее тоже варят. Как она к нам пришла, у нас сразу выработка вдвое поднялась, она какую-то бактерию синтезировала, которая осшин не только из листьев выделяет, а вообще из всего растения. Комбайн проходит, из задницы у него соломка высыпается, так эту соломку хоть курить можно, хоть суп на ней
