– Да. – Нет уж, упаси господь его болтать. Черт возьми, он действительно влип!
– Так вот. Изделие это... довольно опасно. Оно определенным образом может воздействовать на человека. – Сева стьянов озвучивал правдоподобную ложь, которую придумал пять минут назад, перед самой посадкой, потому что вопросы непременно должны были возникнуть, и лучше небольшая утечка информации... направленная утечка, чем самые невероятные слухи. Но он даже не подозревал, насколько он близок к истине. – Поэтому нам пришлось блокировать район. Пока – силами твоих людей. Скоро здесь будут части калужского гарнизона, они вас сменят. Теперь что касается конкретно тебя.
Денисов замер.
– Ты ведь здесь – царь и Бог, правда? Денисов неопределенно пожал плечами: отрицать это утверждение было бы глупо, а признавать – нескромно.
– И как царь и Бог ты должен заботиться о своих людях. Подданных, так сказать. Так вот, здравый смысл должен подсказать тебе, что следует увести их в безопасное место, не так ли? Тебе ЭТО подсказывает твой здравый смысл?
– В общем... Да, конечно.
– Правильно. – Генерал с одобрением посмотрел на Денисова. – Скоро здесь будут автобусы. Много автобусов. Твоя задача – обеспечить эвакуацию, быстро и, по возможности, без паники.
– Понял.
– Ты можешь начинать прямо сейчас, ведь в Ферзикове тоже есть какой- нибудь транспорт? У кого-то есть личные автомобили, где-нибудь в парке стоят рейсовые автобусы. Понимаешь, о чем я говорю?
– Так точно.
– Теперь скажи мне честно: ты справишься? Или, может быть, – голос генерала стал вкрадчивым, и от этого Денисову стало не по себе, – нет? Скажи сразу, в противном случае я буду расценивать это как саботаж и создание паникерских настроений, которые мешают выполнению БОЕВОЙ ЗАДАЧИ. Ты справишься? – повторил он.
Денисов проглотил нехороший комок, вставший поперек горла.
– Думаю, да.
– Стоп! – Рука Севастьянова хлопнула его по колену, хлопок был коротким и болезненным, как удар бича. – Мне не интересно, что ты думаешь. Я спрашиваю: справишься или нет?
– Так точно.
– Вот это другое дело. На этом прелюдию можно считать законченной. Перейдем сразу к делу. Теперь расскажи мне, только быстро и очень доступно, как если бы ты рассказывал самому последнему идиоту, что здесь произошло, начиная с девяти ноль-ноль. По порядку и ничего не упуская. Постарайся уложиться в пять минут, больше у нас нет. Время пошло.
Денисов начал рассказывать. Он мысленно вспомнил план, лежавший на столе в кабинете. Если расставлять события в хронологической последовательности, то отправной точкой следует считать происшествие с Липатовым. Он так и сделал – начал с Липатова.
Генерал перебил его только один раз. Сказал:
– Ты можешь говорить и одновременно ехать? По собственному опыту знаю, что это дисциплинирует: и мышление, и речь. Поехали.
– Куда?
– Для начала – туда, где есть связь. К тебе в отдел. Денисов завел двигатель и тронулся с места. К тому моменту, как машина остановилась перед отделом, он успел рассказать все, и сам удивился, что у него это получилось даже лучше, чем он предполагал.
– Так. Теперь давай проверим, насколько из меня хороший слушатель. Я буду говорить, а ты поправляй, если что. Договорились? – И, не дожидаясь ответа, генерал начал подводить итог сказанному: – Местный житель вернулся из района деревни Бронцы, чтобы доложить о каком-то увиденном им происшествии. Он пытался это сделать, но вел себя неадекватно, проявлял признаки возбуждения. – Генерал вспомнил сообщение из Тарусы.
– Точнее будет сказать – агрессии, – вставил Денисов.
– Согласен, – сказал Севастьянов. – Патрульная группа, выехавшая на место, чтобы проверить поступивший сигнал, обратно не вернулась. Точнее, вернулась, но не в полном составе. Так? Со слов раненого водителя, один из группы пустил в ход оружие. Неожиданно и совершенно немотивированно. То есть – тоже проявил признаки агрессии, выразившиеся в крайней форме. Правильно?
– Так точно.
– За это время задержанный успел повеситься в камере и написать на стене «СДОХНИ, ТВАРЬ!» Милое послание...
– Да, только непонятно, кому оно адресовано...
– Это как раз понятно. Боюсь, что это – чересчур понятно. – Генерал стиснул зубы.
– Да? – Денисова так и подмывало спросить кому. Он чувствовал, что генерал ответит. Настолько честно, насколько понимает ситуацию. Наконец он решился. – И... кому же?
Он почувствовал на себе взгляд бледно-серых, почти бесцветных глаз. Этот взгляд был холодным и одновременно – обжигающим.
Севастьянов задумчиво пожевал губами.
– Нам, – сказал он глухо. – ВСЕМ нам.
То же время. Гурьево.
Вот ведь странное дело. Он уже и забыл, что такое слезы. Наверное, в последний раз он плакал лет двадцать назад – в далеком детстве.
За все годы, что он провел на «малолетке», из него не пролилось ни единой слезинки, хотя там-то как раз приходилось очень тяжело.
Но сейчас. То, что творилось с ним сейчас... Это было за пределом. Это пугало. Нет, это не просто пугало – это расплющивало его, обездвиживало, лишало возможности связно думать и хоть как-то СОПРОТИВЛЯТЬСЯ.
Он никак не мог уяснить две вещи: во-первых, как такое может быть? И, во- вторых, зачем все это нужно? В чем смысл?
Эти вопросы стояли перед ним, как громадные колонны, уходившие в самое небо, и, возможно, если бы он отступил назад, то смог бы разглядеть их верхушки, но обстоятельства... Провидение... РОК поставили его к ним вплотную. Они были вещественны и осязаемы, он ощущал шершавый холод камня, но... Что толку? Ответа он все равно не видел.
И эти слезы... Короткие и быстрые слезы, внезапно появившиеся и внезапно исчезнувшие, они и были его личным ответом на происходящее.
Он подумал, что у Риты был точно такой же ответ. Может, потому что он был единственно возможным и правильным?
Но теперь ужас, копившийся в нем, выплеснулся и не связывал по рукам и ногам.
Он уже дал ответ: самому себе. Горячие соленые капли, катившиеся по щекам, говорили: «Не знаю. И знать не хочу, что здесь творится. И принимать все это как должное – тем более не хочу».
Он вскочил на ноги и утерся рукавом толстовки с надписью «Smith n Vesson» на левом рукаве. Рита по-прежнему сидела на траве и как-то мечтательно улыбалась. Как-то... странно.
Джордж огляделся. Теперь все виделось ему по-другому.
Он не хотел лишний раз смотреть на дома: боялся, что их стены вдруг, как
