Чужие са-апоги натерли ноги…
Бросив лесовика, варранг задрал морду к небу и подхватил песню на одной долгой заунывной ноте. Вовка продолжал орать:
Работникам ножа и топора,
Романтикам с большой дороги…
Закончили они практически одновременно, одобрительно взглянув при этом друг на друга.
— Все? — боязливо высунулся из-за ствола дуба лесовик.
— Чего — все? — недоуменно вылупился Вовка.
— Духов горных всех разогнал? — прошептал мужичок, с опаской озираясь по сторонам. Собрав бороду в кулак, он уважительно покачал головой. — Сильное заклинание, в жизни такого не слыхал. До самого копчика проняло, мурашки по хребту до сих пор бегают.
Остальные зрители потрясенно молчали, явно впечатленные талантом новоявленного менестреля. Иначе чем еще, кроме искреннего восторга, объяснить побледневшие лица, широко распахнутые глаза и прижатые к щечкам ладошки?
Вовка не стал дожидаться заслуженных аплодисментов. Молча ухватив за руку драконицу, свистнул щенку и устремился к ближайшей тропке, едва различимой в полумраке величественной чащобы. К деревушке дотопали менее чем за час. Прошлись по странно пустынным улочкам, поплутали на безлюдной торговой площади и выскочили к околице на другом конце селения. Человек триста жителей испуганным стадом сгрудились вокруг высокого столба — запах страха и ненависти, казалось, витал в воздухе.
— Что там? — приподнявшись на цыпочки, егоза пожаловалась: — Ничего не видно из-за толпы.
Вовка подбросил ее к себе на плечо.
— Ведьму казнят, — будничным голосом доложила она обстановку. — Инквизитор, три его пса цепных, местный священник… а вот кто обвинитель, понять не могу. Скорее всего староста местный, если судить по животу и наглой хитрой роже.
Ловко спрыгнув на землю, Иллиэль подергала за рукав стоящую перед ними полную, неряшливо одетую селянку.
— Скажите, сударыня, что здесь происходит?
— А вы кто будете? — шарахнулась в сторону от непривычного обращения крестьянка.
— Странники, — простодушно ответила драконица. — Бродим по миру, куда глаза путь кажут, песни поем, да сказы ведем на потеху честному люду. Хотели на ночлег попроситься, а тут у вас такое… — она кивнула в сторону помоста.
— Сироту на колдовстве тайном спымали — доверчиво поделилась новостью женщина. — На скот порчу наводила, по ночам на метле летала, да мужиков наших ворожбой запретной охмуряла… — кокетливо стрельнув заплывшими от жира глазками на Вовку, она со злорадством добавила: — Поделом ей, окаянной, ни кола, ни двора не имевшей, роду-племени не знавшей. Не будет более красой порочной, бесовской парней в искушение вводить, да мужей у жен честных отымать.
Вовка, отодвинув в сторону какого-то мужика, мрачно прищурился. На добела выскобленном шесте, на крепких веревках, опутавших стройное тело, бессильно повисла хорошенькая девушка в изодранном платье. Легкий ветерок играл с распущенными черными волосами в нетерпеливом ожидании: два монаха стояли наготове с зажженными факелами у кучи хвороста под ногами приговоренной.
Средневековый бард негромко запел внезапно осипшим голосом:
Варранг печально заскулил. Драконица шмыгнула носом. Посмотрев на Вовку заблестевшими глазищами, она жалобно протянула:
— Красивая песня… — и еще жалобней попросила: — Только не пой больше, ладно?
Менестрель понимающе кивнул — такая песня у кого хочешь слезу вышибет. Да еще в соответствующей обстановке. У него самого в горле запершило. Кашлянув в кулак, он задумчиво перевел взгляд на сцену. Действо продолжалось. Толстый, беспрестанно протирающий рукавом потеющую лысину староста заканчивал обвинительную речь. Франтоватого вида инквизитор с сонным видом перебирал четки, изредка позевывая в сторонку.
— Знакомый фраерок! — Вовка презрительно сплюнул на землю. — Дон Сантиго, если не ошибаюсь… — хлопнув по плечу впередистоящего мужика, он вежливо спросил: — У вас билетик имеется на концерт? Нет? Тогда греби в сторону, лишенец, не видишь — вип-клиент пришел!
— Ты куда?! — вцепилась ему в пояс Иллиэль.
Щенок ухватил зубами подол ее платья.
— Молчите, слушайте и поддакивайте, — шепотом предупредил их Вовка. — Разрешаю иногда гавкать… И не отставайте.
Бесцеремонно расшвыривая в стороны лапотных зевак, он прорезал насквозь толпу и вывалился в середину круга. Окинув грозным взором ошеломленных монахов, цыкнул на испугано попятившегося старосту, запрыгнул на помост, успев при этом ободряюще подмигнуть ведьме, и веско, раздельно печатая слова, заявил:
— Имперское Управление Главной Санитарной Инспекции! Внеплановая проверка на яйцеглист. Всем разойтись по домам и ждать повестки на допрос… — и, наткнувшись на дикий взгляд франта-инквизитора, елейным голосом произнес: — А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!
Глава двадцать третья
Панцирная змея легиона лениво выползла из разрушенного разбойничьего городка. Пять когорт гвардейской пехоты мерным, устрашающим шагом вбивали пыль в проселочный тракт. Путь лежал к Северному Замку.
— Слушай меня внимательно, друг Клавий, — шут нервно кусал губы, ерзая в жестком седле невысокой лошадки. На памяти легата он впервые назвал его по имени. — Все, что ты сейчас услышишь — тайна из тайн. Сболтнешь хоть слово, головы тебе не сносить.
— Не учи! — огрызнулся ветеран. — Не первый год перстень ношу.
Сунув карлику под нос кулак, на безымянном пальце коего матово тускнела золотом именная печатка с личным вензелем императора, легат склонился пониже,
пытаясь расслышать негромкую речь несносного шута.
— Игра зашла далеко… слишком далеко, — словно беседуя сам с собой, в глубокой задумчивости
