Я открыла дверь и вошла. В палате Димка был один, как король. Впрочем, гномская больница и обещает своим пациентам королевские условия. Правда, платить за них приходится… Интересно, сколько после всего этого у меня на кредитке останется денег?
Димка сидел в пижаме на постели и разгадывал сканворд. Завидев меня, он улыбнулся, отложил в сторону сканворд и встал.
— Тийя! — воскликнул он, — Как здорово, что ты пришла!
— Ты мне рад? — непроизвольно вырвалось у меня.
— Конечно, рад! — Дима взял мою безвольную руку и пожал. — Ты не представляешь, как скучно в этой больнице!
— Ох, Дима, короткая же у тебя память!
— В смысле?
— В смысле это же я, и никто другой, потащила тебя в такое место, где тебе стало плохо. Это из-за меня и моих амбиций ты попал в больницу. Прости меня, если сможешь.
— Тийя, ты не виновата! Я и сам заинтересовался этой гробницей. Кстати, какова ее судьба?
— Ой, Димка, я такого натворила! Если узнают в музее, выговором мне не отделаться.
— Так что?
— Я принесла гробницу в музей и спрятала в кладовке.
— Принесла? Гробницу?! Из камня?!!
— Дима, ты забываешь, что я обладаю большой физической силой. К тому же гробница почти плыла за мной по воздуху.
— Ладно, я взгляну на нее, когда выпишусь из больницы.
— А вдруг тебе опять станет плохо? Нет, я тебя не пущу. И вообще, как твое самочувствие? Что говорят врачи?
— Говорят, что мне лежать надо неделю, — сердито бросил Дима.
— Сколько надо, столько и лежи. Значит, положение не из легких. Чем тебя лечат?
— Живой водой номер семнадцать и диазепамом. И пирацетам в вену. А я не люблю пирацетам. У меня от него голова болит.
— Терпи, милый. И вообще, что это ты стоишь? Ну-ка марш в постель!
— Не хочу. Я вполне транспортабелен. Давай в кресла сядем. Есть разговор.
— Что ж, давай.
Мы сели в глубокие, обитые флисом кресла. Димка как-то пытливо смотрел на меня своими серыми глазами.
— Что такое? — немного занервничала я.
— Тийя, — негромко заговорил Дима, — скажи честно, ты с кем-нибудь встречаешься?
— То есть?
— Ну как с мужчиной. С возлюбленным, с парнем, черт побери!
— Что ты так разволновался? Тебе вредно. Нет, ни с кем я не встречаюсь. Ты мой единственный друг-парень.
— Друг… — протянул Дима.
— Да, друг. А вообще, я не понимаю, к чему ты ведешь.
Дима покраснел и закашлялся.
— Ты подавился слюной? — заботливо спросила я. — Тебя по спинке похлопать?
— Н-нет, не надо, все нормально, — вымолвил Дима и как-то странно посмотрел на меня. — Тийя…
— Что?
— Значит, ты одинока?
— Ну в этом смысле да.
— Тийя, я… Я не могу так больше. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, вот что! — все еще краснея, выпалил Дима.
Воцарилось молчание. Я переваривала полученную информацию и круглыми глазами смотрела на Диму. Замуж? Я?!
Наконец я поняла, что дальше паузу держать невозможно. Я же не Джулия Ламберт!
— Дима, ты серьезно? — стараясь не улыбаться, выдавила я.
— Серьезней некуда, — мрачно сказал Дима. — Просто ты ничего не замечаешь, а я давно…
— Дима, не надо. Ты делаешь больно и себе, и мне.
— То есть? Это значит, что ты меня не любишь?
— Дим, я люблю тебя. Ну как друга. Как всех людей…
— Как всех — не надо. Значит, ты мне отказываешь?
— Конечно. Дима, брак между человеком и умертвием невозможен.
— Почему?
— Ну, во-первых, хотя бы потому, что у женщины-умертвия никогда не будет детей.
— Я об этом не подумал… Но можно ведь взять приемных! Вон вампиры так и делают.
— То вампиры. Это их традиция. Никто на них за это косо не смотрит. А меня все будут осуждать за то, что я загубила жизнь такому классному парню.
— Чушь.
— Не чушь. Тем более что я не знаю, каково это…
— Что?
— Ну секс. Умертвия с человеком. Может, от меня что-нибудь отваливаться начнет в процессе.
— А ты что, еще ни с кем?..
— А когда мне? Я то работаю, то дома помогаю, то диссертацию пишу!
— Прости, я забыл, что ты ко всему прочему еще и пишешь диссертацию.
— Да даже не в ней дело… Дима, я… Я не человек.
— Неправда!
— Правда. Я не смогу сделать тебя счастливым. И давай просто… просто останемся друзьями, как будто этого разговора и не было.
— Ну нет.
— Ты хочешь сказать, что я тебе больше не друг? — с комом в горле спросила я.
— Не друг, — подтвердил Дима. — Если не… невеста.
— Прости, Дима. Не надо вражды.
— Вражды и не будет, — холодно пообещал Дима. — Только в больницу ко мне больше не приходи.
— Хорошо, не буду. — Если бы я могла, то заплакала бы. Но мертвые не плачут.
— И вообще…
— И вообще мне уволиться из музея.
— Нет, что ты! — Холод на миг пропал из Диминых глаз. — Я же не сволочь, чтоб ломать тебе карьеру.
— Я этого не имела в виду. Дима, Дима! Ну зачем я тебе?
— Я люблю тебя. И всегда буду любить.
Мне стало нехорошо от таких слов.
— Дима, не смей! Любить надо человека!
— Это ты не смей мне указывать, кого надо и кого не надо любить…
В общем, расстались мы не мирно. Я вышла из больницы, еле ступая. Мне казалось, что тяжесть всех преступлений мира легла на мои плечи.
И давит, давит!
— Что я наделала! — шептала я. — Как я могла такое допустить! Бедный Дима!
Он же слабый, как все люди, будет страдать, мучиться…
И из-за кого!
Из-за какой-то меня! Из-за трупа ходячего!
От ненависти к себе у меня прибавилось сил, и я пошла от больницы окольными путями, чтобы
