толстяка, то нашел бы там много интересного. Например, коротенький фильм о том, как острый конец инструмента, называемого «киркой», пробивает его череп, разрушая матрицу низшего разума.
Рубинов напрягся, выжидая удобного момента. Он ждал, когда зеленоглазый окажется в пределах досягаемости: на расстоянии вытянутой руки плюс длины ручки. Он должен был ударить наверняка. Права на ошибку больше не было.
Зеленоглазый подходил все ближе и ближе. Наконец, момент настал: Рубинов ждал его очень долго — десять лет.
Он стремительно — насколько это позволял грузный живот — нагнулся, крепко схватил кирку обеими руками и, выпрямляясь, замахнулся.
Какое-то мгновение, которое показалось ему вечностью, кирка, удерживаемая инерцией, висела неподвижно над его головой, как солнце в зените, но потом, увлекаемая силой тяжести и отчаянным сокращением старческих мышц, набирая скорость, понеслась вниз.
Расчет был верным, и прицелился он точно. Четырехгранное острие с пятнами ржавчины летело прямо в череп зеленоглазого. Рубинов уже был готов услышать хруст.
Веселье, охватившее Шерифа и Тамбовцева, прошло так же неожиданно, как и появилось.
— Что будем делать? — спросил Тамбовцев, отсмеявшись.
Шериф пожал плечами, похлопывая себя по карманам в поисках сигарет. Достал из пачки одну и ловко прилепил ее к нижней губе.
— Задача ясна. Надо найти его и… — Углом рта Шериф издал громкий стреляющий звук, что-то вроде «крэк!». — Но как это сделать, я пока не знаю. Черт, где мои спички?
— Кирилл, зачем он опять пришел? Что ему от нас надо? — В голосе Тамбовцева слышались страх и отчаяние. Шериф нашел коробок и прикурил.
— Николаич, — сказал он, прищурив от дыма правый глаз, — ты же сам знаешь: это логика кирпича. Разве мы сможем ее понять?
— Неужели… — Тамбовцев перешел на сдавленный шепот, — ему нужна еще одна… жертва? Лицо Шерифа сразу стало жестким:
— В прошлый раз я не успел спросить ЕГО о планах на ближайшие десять лет. Думаю, в этот раз дам ему пару минут. Пусть расскажет.
Тамбовцев мелко закивал, словно соглашаясь с Шерифом.
Баженов аккуратно взял его за плечо и подтолкнул к двери:
— Ладно, чего стоять? Пошли.
— Оставим ее здесь? — Тамбовцев кивнул на тело Ирины, накрытое покрывалом.
— Времени нет возиться. Пусть лежит.
Шериф почти насильно вытолкал Тамбовцева в коридор, сам вышел следом и плотно затворил дверь, будто Ирина просто спала и он не хотел, чтобы кто-нибудь потревожил ее сон.
— Валерку надо взять с собой, — сказал он, как о чем-то давно решенном.
Тамбовцев, шедший впереди него, обернулся:
— Ты полагаешь, ему будет интересно принять участие в охоте на сына?
Баженов вполголоса выругался.
— У него больше нет сына. Ты знаешь об этом ничуть не хуже меня. Зачем начинаешь? На жалость давишь?
— Ладно, извини. — Тамбовцев виновато пожал плечами и снова засеменил к лестнице.
— Валерку возьмем с собой. А куда девать этого Пинта? — вслух размышлял Шериф.
Услышав его слова, Тамбовцев остановился на месте как вкопанный. Он даже вздрогнул, будто его неожиданно ударили. Указательным пальцем он постучал по губам, повторяя:
— Пинт, Пинт… Кирилл! — внезапно громко сказал он. — Ну и ослы же мы с тобой!
Шериф тоже остановился. Недовольно нахмурился. Неужели он что-то упустил из виду?
— Это почему?
— Пинт! Пинт! — Тамбовцев говорил громко, будто подзывал собаку, а не повторял чью-то фамилию. — Мы совсем забыли про него!
— Что забыли? — Шериф никак не мог взять в толк, о чем говорит Николаич.
— Ну, вспомни его рассказ! У нас же все было, все прямо в руки легло! А мы — сдуру — пальцы развели!
— Николаич, говори нормально. Оставь ты эти свои… образы.
— Хорошо. Вспомни, что Лена ему сказала? Он — ТОТ, КТО ЧИТАЕТ ЗНАКИ. Так ведь?
Шериф напрягся. Разговор в ординаторской, состоявшийся не более часа назад, совсем вылетел у него из головы. Теперь он стал постепенно проявляться, как фотокарточка в проявителе: сначала нечетко, потом все резче и резче.
— Да, было. Еще она вроде бы сказала: «ОН уже здесь. ОПАСНОСТЬ». Выходит, она все знала заранее?
— Может, знала, может, чувствовала… Какая разница? Вспомни ВСЮ его историю. Про фотографии… Что там было написано?
Это Шериф помнил. Зрительная память у него была развита гораздо лучше, чем слуховая, сказывалась привычка писать нудные отчеты и протоколы. За свою службу он исписал не меньше тонны бумаги.
— «Девятнадцатое августа. Горная Долина», «Будь осторожен. Угол Молодежной и Пятого» и э-э-э… И еще… «Доверься. ОПАСНОСТЬ», — процитировал он.
— Вот! — Тамбовцев торжествующе поднял палец. — А про тетрадь ты забыл? Он ее в точности описал, хотя ни разу не видел. Не мог видеть! Как ты это объяснишь?
Шериф хотел что-то вставить или возразить, но Тамбовцев не позволил себя перебить. Он должен был выговориться до конца, потому что считал это очень важным:
— Девятнадцатое августа… Почему именно девятнадцатое августа, то есть — сегодня? И эти предупреждения? «Будь осторожен». «ОН уже здесь». И самое главное: «ОПАСНОСТЬ!» И Лена повторила: «ОПАСНОСТЬ!» Разве это может быть простым совпадением? Или случайностью?
— Ты хочешь сказать?.. — осторожно начал Шериф.
— Я хочу сказать, что он не сам приехал сюда. Его привели.
— Кто?
— Та девушка, которая на фотографии.
— То есть Лена?
Баженов не хотел сдаваться до последнего. Рациональная часть его натуры была слишком сильна, он по-прежнему хотел установить четкие причинно-следственные связи, выстроить их, как ребенок строит домик из кубиков.
— Нет. — Тамбовцев говорил решительно и жестко, может быть, немного жестче, чем следовало, но другого способа ДОСТУЧАТЬСЯ до Шерифа он не видел. — Она ему представилась. Сама. Ты же помнишь, она сказала: Лиза. Воронцова. Вот кто привел его сюда. Ты слеп, Кирилл, если не видишь этого. Потому что… Мне кажется… В этом— спасение. Может быть, единственное.
Тамбовцев видел, какая мучительная борьба происходила в душе Шерифа. С одной стороны, он хотел разделить с кем-нибудь бремя ответственности, которое давило его, прижимало к земле тяжким грузом, настолько тяжким, что, казалось, еще немного — и он не выдержит, сломается. Но, с другой, почти мальчишеская, непомерная гордость не позволяла ему просить о помощи. «В конце концов, я здесь Шериф, если вы понимаете, о чем я толкую. Ружье-то — в МОИХ руках».
— Ты должен, Кирилл, — смягчился Тамбовцев. Он говорил с ним, как мудрый отец с непутевым сыном. — Пойдем. Расскажи ему все. Может быть, еще не поздно. Для Ирины — уже поздно. И для Пети тоже. Подумай о других. Вспомни, что было написано на фотографии, которую ты нашел на кладбище. «Доверься». Доверься, Кирилл.
Баженов вздохнул, сдвинул шляпу на затылок:
— Ладно, Николаич. Думаю, ты прав. Я… Мы с тобой действительно были ослами. В основном,
