Перегородки разделяли внутреннее пространство «Ласточки» на три залы. Первая представляла собой огромный бар, заполненный различными напитками. Трои тут же предложил мне выбрать что-нибудь для себя. Сам — щедро нацедил в бокал «Белой лошади» и осушил его залпом. Здоров он виски хлестать! Налив второй бокал, Трои направился в другую комнату. Чтобы не отставать от хозяина, я подцепил из бара бутылку «Туровского Юбилейного» и пошел следом.
Вторая зала, более просторная, ярко освещалась солнцем, струившимся сквозь сплошной ряд окон, тянувшихся вдоль обоих бортов. Тут стояли два дивана, три кресла, маленький столик, заваленный журналами на любой вкус (я лично сразу заметил и серьезный «Гризли», и развлекательно- порнографический «Белый»). Огромная плазменная панель телевизора занимала черной дырой целую стену. Рядом находилась маленькая дверка, откуда можно было попасть в рубку пилота. Но Трои к ней не пошел — нажал кнопку на столике и объявил:
— Можно трогаться.
— Слушаюсь, — раздался спокойный голос откуда-то из-под потолка.
Я рухнул в одно из кресел и стал наблюдать, как уплывает причал родного дома. Затем, настроившись на, работу, хоть это было и нелегко (радостное солнце и плеск волн за кормой мало располагали к серьезным занятиям), открыл пиво и поинтересовался:
— И где вы сына прячете, Трои?
— Есть друг у меня… — неохотно принялся рассказывать Епифанов. — Когда-то вместе за царя- батюшку кровь проливали в Ливии… Армию он, как и я, покинул. После ранения. Занялся бизнесом. Отец у него богатым был. Банкир. Вот и выделил сынку беспроцентный кредит. А заодно и мне — по большой просьбе Кактуса…
— Кактуса? — переспросил я. Признаться честно, мне показалось, что старик оговорился. Оказалось — нет.
— Кактуса, Кактуса… Так мы, кто в восьмом воздушно-десантном полку служили, прозвали Вальку Куракина. Он однажды прыгнул из самолета с парашютом и в полной боевой выкладке приземлился в заросли кактусов. Мало, конечно, приятного, но весь гарнизон долго потешался. Валька сначала обижался, а потом к прозвищу привык. И с удовольствием стал на него отзываться…
За такое прозвище я бы не беспроцентные кредиты выдавал, а топил обидчика в бочке с прокисшим пивом!
— … Отец его мне хорошо помог. Я на ту ссуду открыл первый ресторан — «Старую башню» в Сестрорецке. Потом обороты набирать стал. И Кактус не отставал. С папашей его мы расплатились в первый же год… А дружим с Кактусом всю жизнь.
— И Куракин согласился укрыть вашего сына? — уточнил я.
— Он ничего не знает. Я просто попросил его, чтобы он Самсончика взаперти подержал малёхо — дескать, балует несмышленыш. Кактус и согласился. Теперь, наверное, придется ему все открыть. Но ничего… Валька — свой… Поймет…
«Ласточка» по Неве прошла мимо Адмиралтейского РАЯ и свернула, ведомая опытной рукой пилота, в Вознесенский канал, спустя десять минут сменившийся Измайловским, который выплеснулся в Обводной. От Обводного «Ласточка» взяла вправо и оказалась в Московском канале — теперь по прямой минут двадцать лететь!..
Я с удовольствием хлебнул пивка и высунулся в открытое окно. Взглянул на воду и убедился, что «Ласточка» не рассекает волны, а летит над ними… Замечательное судно — мечта моремана!
Весь путь по Московскому каналу мы провели в молчании. Я потягивал пиво, которое показалось мне на редкость вкусным. И вовсе не из-за того, что его сварил я, а просто потому, что хорошее пиво! Трои с отсутствующим видом посасывал из бокала виски — в минуту по капле — и мертвым взглядом смотрел в черную дыру плазменной панели. Возможно, он вообразил, что успел включить панель и теперь наслаждался придуманной его воспаленной фантазией картинкой. А может, тревога съедала его душу изнутри, поскольку не мог он отключиться, забыть о невзгоде, изгнать мысли о ней.
Я плохо знал Троя Епифанова. Но из того, что слышал от него самого и получил из достоверных источников, которые ни один стоящий детектив раскрывать не будет, Трои безумно любил младшего сына Самсона, доставлявшего его старой голове столько переживаний, что ей впору было распухнуть и лопнуть. Сколько раз Трою приходилось выпутывать сына из тенет, в которых Самсон оказывался по собственной глупости и разгильдяйству! Типичный представитель золотой молодежи, который покупает швейцарские часы за две тысячи рублей (не ведая, каким трудом достаются деньги, поскольку в жизни ни одной копейки собственноручно не заработал), а вечером в пьяном угаре какого-нибудь элитного кабака теряет эти часы под столом, чтобы наутро приобрести новые!
Самсона я лично не знал. И никаких предубеждений относительно него у меня не было. Но образ в моем воображении рисовался именно такой.
Обогнув насыпной остров, именуемый площадью Победы, где стояла скульптурная группа, воздвигнутая в честь «защитников отечества от ворогов и нечисти», «Ласточка» устремилась к аэропорту. Позади сверкал десятиметровый шпиль, вознесенный к лучистому небу и хранивший память о войнах от Рюриковичей до наших дней. Чуть ниже на барельефе виднелись былинные рыцари, облаченные в шлемы и кольчуги, с обнаженными мечами, шипами и круглыми щитами. С ними мирно соседствовали солдаты в фуражках и касках, с автоматами наперевес и Георгиевскими крестами на груди… Выглядели все пафосно и солидно.
Миновав канал, уводящий к аэропорту Пулково, «Ласточка» пролетела чуть дальше и свернула в сторону Царского Села. Примерно через километр пилот свернул вновь и углубился в хитросплетение узких каналов маленького поселка, состоявшего сплошь из особняков нуворишей. Сбавив скорость, «Ласточка» с изяществом балерины, танцующей сольную партию, перетекала из улочки в улочку, пока не остановилась возле высокого трехэтажного дома из красного кирпича с огромным бронзовым кактусом, который венчал крышу, словно герб древнего рода.
Заметив мой насмешливый взгляд, Трои усмехнулся и проворчал:
— Валька посчитал это забавным… Никто из соседей так и не понял, за каким хреном он на крышу кактус высадил, к тому же из бронзы, а не из золота… Валька говорит, что это он памятник молодости своей поставил.
Епифанов поднялся из кресла, поставил бокал с недопитым виски на стол и направился к выходу. Я встал за ним, но и шага сделать не успел: дверь рубки открылась и из нее показался худощавый бледный молодой человек с лицом истинного британца.
— Трой Авдеевич, извините, что отвлекаю, но один из служебных катеров господина Куракина отсутствует на приколе.
— Ну и что? — прокаркал Трои. — Кто-то из прислуги на рынок отправился.
— Обычно на рынок они ездят по пятницам и субботам, но никак не в среду! — возразил пилот. — Я хорошо знаком с укладом жизни Куракиных — раньше ведь у них работал.
— Хорошо. Учту, — сказал Трои, выходя из зала.
— Вы же сами просили говорить обо всем подозрительном… — вслед ему произнес мальчишка. Я пошел за Епифановым.
За городом жара ощущалась меньше: больше простора, воздух рассеивается лучше… И чище здесь тоже. Не так уютно, как в лабиринте узких каналов Васильевского острова, но все равно хорошо.
— Пойдем. Не задерживайся, — проворчал Трои.
Видно было, что слова пилота взволновали его. Миновав открытые ворота, мы вышли на дорожку к дому, устеленную мраморными плитами и ограниченную булыжными бордюрчиками. Каждый булыжник бордюра был раскрашен в свой цвет и имел украшение либо в виде аляповатого цветочка, либо в виде солнца, раскидывающего лучи в разные стороны, словно пьяный арбалетчик стрелы в неведомого врага.
Заметив мой удивленный взгляд, Трои пояснил:
— У Кактуса дети малые. Вот и балуются. Я одобрительно хмыкнул и налетел на спину внезапно остановившегося Троя.
— Что-то не так… — сказал он, хищно осматриваясь по сторонам.
— В чем дело? — спросил я, не чувствуя опасности. Очень уж безобидно выглядел этот дом: дорожка,
