— Ясно, сейчас адресок пробьем по базе, — послышался в трубке усталый голос Стаса, — продолжайте наблюдать.
16
Валентина Петровна открыла дверь, вынула из замочной скважины ключ и удивленно посмотрела на него.
— Что-то не так? — поинтересовался Валентин.
— Странно, я вроде на два оборота дверь закрывала… я всегда на два оборота закрываю…
Стажер понял, что Паша проверил не только подъезд.
— А я — когда как, — начал он молоть языком, стараясь отвлечь внимание матери Мишки от промаха водителя, — то на один, то на два оборота закрываю… — Юноша зашуршал пакетом с продуктами.
— Ой, что это я, старая, о всякой ерунде, — спохватилась Валентина Петровна, — ты проходи, проходи, Валечка.
Они миновали узкий коридорчик и вышли в маленькую, но уютную комнатку, которая служила и гостиной, и спальней, и всем, чем только можно, так как была в этой квартире только одна.
— Ты не возражаешь, если я накрою на кухне? У нас здесь слегка тесновато…
— О чем речь, Валентина Петровна! Позвольте, я помогу.
Он помог женщине настрогать нехитрый салат из лука и помидоров, с огорчением думая о том, что не прикупил лишних продуктов. Судя по всему, чета Селивановых перебивалась теперь с хлеба на квас, но кто ж знал? Он отловил тетю Валю уже на кассе, а потом все слишком быстро завертелось.
Валентина Петровна позвонила мужу. Дядя Кеша очень обрадовался, узнав о госте, но сказал, что отпроситься не удастся. На завод поступил срочный заказ, и вся его бригада сейчас работает в авральном режиме.
— Трудно ему приходится, — вздохнула Валентина Петровна, — работает допоздна, а после работы сразу на стройку.
— На двух работах сразу пашет? — покачал головой Валентин, наполняя водкой стопки.
— На одной. Вторая работа для души. Часовню-то мы своими силами строим.
— Ну давайте помянем Мишу, — поднял рюмку Валентин.
— Помянем, пусть земля ему будет пухом.
Они выпили, минуту помолчали.
— Тетя Валя, а вы не будете возражать, если я к строительству часовенки руку приложу?
— О чем ты говоришь, Валечка! Конечно, не буду. Это дело святое.
— Со временем у меня не так чтобы очень хорошо, — честно признался стажер, — но с финансами полный порядок. Я в первую очередь в этом плане помочь хочу.
— Да мы уже почти все закупили. Кирпич, цемент…
— Вот все, что еще не закупили, я на себя и возьму, и заодно найму бригаду каменщиков, плотников и кого там еще будет надо для строительства часовни, лады?
— Ой, Валечка… — на глазах Валентины Петровны выступили слезы.
Юноша поспешил еще раз наполнить рюмки. Они помянули по второму разу, и, видя, что мать Мишки отмякла окончательно, стажер приступил к осторожным расспросам:
— Тетя Валя, расскажите: как это произошло? Хоть убейте, не верю я, что Миша на себя руки наложил. Он же верующий. Не мог пойти на такой страшный грех.
— Да и мы не верим. Верующий. После той аварии…
— Какой аварии? — насторожился Валентин.
— Ну помнишь, это еще при тебе было. Вы еще в седьмом классе учились. Когда он с соседскими мальчишками на машине покатался. Все всмятку, все погибли, а на нем ни царапины, хоть и на переднем сиденье сидел.
— А! Да, было дело.
— Вот с тех пор он в религию и ударился. Решил, что Господь его знаком своим отметил.
— Ну да. Мы еще в классе над ним подшучивали на эту тему, — покаянно признался Валентин.
— Так вот, сначала-то он просто в церковь ходил, посты соблюдал, все по христианским канонам, как положено. С батюшкой познакомился. Он у нас частенько дома бывал.
— Как его зовут?
— Отец Никодим. Очень хороший человек. А потом, через полгода, как ты в армию ушел, странные дела с ним твориться начали.
— Это какие?
— Одежды начал менять. То в черные облачается, то в белые, то стриженый наголо придет. Каких-то богов странных из глины лепить начал, и люди к нему не менее странные приходить стали.
— В чем странность? — У Валентина был вид ищейки, напавшей на след.
— Приходили вроде как обычные люди, но у каждого в руках по баулу было. О чем-то в комнате его шептались. Я в первый раз, когда они пришли, в комнату Миши зашла, чтобы чаю гостям предложить, да не ко времени, видать, зашла: они как раз из своих баулов черные хламиды доставали и в них обряжались. Один уже одетый, помню, был. Балахон на нем такой, веревкой подпоясанный, на голове черный капюшон…
— Капюшон? — насторожился юноша, перед мысленным взором которого всплыла бородатая физиономия в черном капюшоне, нырнувшая в глубь «девятки».
— Да. Миша тогда очень расстроился. Из комнаты меня вывел и ласково так: «Мама, ты извини, мы службу здесь проведем». Какую службу, спрашиваю, сынок? А он мне в ответ: «Тебе об этом знать не надо».
— Неужто с сектантами связался? — расстроился Валентин.
— Вот и я того же испугалась. Этот, который одет уже был, на полу, помнится, знаки какие-то мелом рисовал и свечи расставлял. Очень я тогда испугалась. Мишеньку потом корила: что ж ты от истинной веры-то отходишь? А он в ответ: я, как и раньше, в Бога верую, на дело сие меня мой пастырь лично благословил.
— Пастырь — это тот самый отец Никодим? — уточнил Валентин.
— Он самый. Отец Никодим. В миру Николай. Батюшка Николо-Дворянской церкви. Очень он потом по Мишеньке убивался. Я, говорит, виноват, я! Все пытался добиться у своего церковного начальства, чтобы позволили отпевание, но у него ничего не получилось. Не разрешили. Сейчас с Кешей часовенку строит. Помогает и деньгами, и материалом, но в основном все мы, конечно… а теперь вот и ты, даст Бог, подключишься.
— Уже, считайте, подключился. — Валентин выудил из кармана портмоне, извлек оттуда одну из банковских карточек и записную книжку, выдрал из нее листок, набросал на ней пин-код и свой номер телефона. Это были остатки наследства бабушки. Кроме квартиры, юноше достались и ее накопления. — Здесь пока немного, около ста тысяч, — пояснил он, передавая листок и карточку хозяйке дома, — но я как зарплату получу, еще туда подкину. Нанимайте рабочих.
— Что ты, Валечка, — даже отшатнулась Валентина Петровна, — так вот сразу…
— Я постепенно не умею. И потом — чего тянуть?
— А невеста твоя тебя поймет? Они богатые, я слышала…
— Моя невеста меня поймет! — уверенно сказал Валентин. — Часовня — дело богоугодное. Давайте лучше поговорим о Мише. Мне очень хочется во всем этом разобраться. Так, значит, эти странности через полгода, как я в армию ушел, начались?
Стажер нахмурил лоб, сопоставляя полученные данные с уже имеющейся у него информацией.
— Ну да… — пробормотала Валентина Петровна, вертя в руках карточку. — …Хотя нет, чуть позже. После того, как друзья его погибать стали. Сначала Паша, потом Валя Одинцова… Вот тогда у него все это и началось. А уж после того как Женечка погиб, его вообще не узнать стало. В себя ушел, почернел весь. Мы с Кешей просто извелись, на него глядя. Еще бормотал, помню: «Это надо остановить, это надо
