там на Краснопресненскую, на Кремль!..
Еще недавно казалось, что накалить обстановку далее уже нельзя, но человеческое море выходило из берегов, и стражи порядка уже проворно отбегали куда-то, на ходу бубня что-то неразборчивое в микрофоны раций. Где-то далеко взревели мощные двигатели, и самые робкие начали молча переглядываться…
«Черт! — Кирилл вынул из нагрудного кармана свои три сотни „зеленых“ и пристально поглядел в глаза Франклину, выглядевшему сегодня виноватым более, чем когда-либо. — А если начнут стрелять? Стоит ли штука „деревянных“ дырки в голове? Тем более что остался от нее жалкий клочок июньской…»
Действительно, инфляция за первые десять дней июля из-за бешеного количества свежеотпечатанных рублей, выбрасываемых ежедневно на рынок Центральным банком в тщетной попытке не то что удержать, а лишь слегка затормозить практически свободное падение вчерашнего короля международного валютного рынка — доллара, составила астрономическую за последнее десятилетие сумму — пятьсот шестьдесят процентов! Уже пошла в ход давно придерживаемая на всякий случай пятитысячная купюра, снова получившая забытое уже название «пятихатки», и не за горами — десятитысячная, а бешено подорожавший евро не купить даже за полтора официальных курса…
Махнув рукой на все, Кирилл одним движением располосовал надвое все три влажные купюры, швырнул их на тротуар, одернул форменную рубашку цвета хаки и, не оглядываясь, направился к станции метро, провожаемый сочувственными, сожалеющими, а местами — уважительными взглядами.
Он не ошибся. Через два часа пятнадцать минут председатель Центрального банка Российской Федерации во всеуслышание объявил по телевидению об отказе правительства от политики удержания курса валюты США к российскому рублю. Черно-зеленые бумажки с портретами усталых заморских президентов в России впервые за много лет стали стоить дешевле бумаги, на которой были напечатаны, то есть ничего…
Одетый как манекен дорогого бутика секретарь вышел к нервно жующему незажженную сигару Патрику Мэйдену и его спутнику, послу в Эмиратах Джорджу Сэрандону, и отвесил им глубокий поклон, продемонстрировав безупречный пробор:
— Уважаемый господин Мэйден, уважаемый господин Сэрандон, его высочество ждет вас…
Швырнув полуизгрызенную сигару в сверкающую стерильной чистотой пепельницу таких размеров, что из нее вполне можно было хлебать суп, член совета директоров «Хьюстон Ойл Компани» стремительным шагом прошел мимо все еще склоненного холуя и чуть ли не ворвался в кабинет его высочества эмира, принца и прочая, и прочая, и прочая.
«Туземная обезьяна, возомнившая себя пупом земли! — злобно думал совладелец могучей нефтяной компании, имевшей свой интерес во всех нефтяных регионах планеты от ледяного Северного моря до знойной Экваториальной Африки. — Если бы не особая нужда в твоих паршивых нефтяных болотах, черта с два ты увидел бы здесь менеджера моего ранга! Хватило бы с тебя общения с каким-нибудь двадцатипятилетним клерком!»
Ярость мистера Мэйдена была легко объяснима: защитный шейх крохотного нефтеносного эмирата Эль-Шухайбра, всего лишь несколько лет назад отколовшийся после династического кризиса от своего чуть-чуть более владетельного папаши, проявил возмутительную наглость, наотрез отказавшись вести переговоры о закупках нефти с местным представителем компании. Не устраивали его и полномочия регионального директора из ближневосточного филиала «Хьюстон Ойл» в Омане. Малолетний черномазый выскочка пожелал говорить только с кем-нибудь из высших эшелонов. Точно так же он отнесся к жалобному предложению посольства ограничиться вторым секретарем.
Если бы не сыплющиеся дождем со всего света извещения о разорванных контрактах и судебные иски от поставщиков, не желающих слышать ни о каких форс-мажорных обстоятельствах, и не катастрофическое положение с запасами нефтепродуктов на основных базах компании (вернее, на их жалких остатках), Пат Мэйден просто махнул бы рукой на наглеца и приказал бы внести Эль-Шухайбру в черный список, гарантирующий эмирату прозябание на грани голода, почти без надежды на денежных клиентов. Но проклятая Катастрофа смешала все карты и сделала «шестерок» тузами или козырными десятками.
Не лучше чувствовал себя и посол Сэрандон.
Попробуйте выглядеть жизнерадостным, как подобает американскому дипломату такого ранга и стажа, или хотя бы бесстрастным, когда новый «временный» президент ежедневно требует поставок стратегического сырья. А чем прикажете платить за это сырье? Чем заманивать туземных князьков, еще вчера готовых молиться на своих заокеанских партнеров, а теперь воротящих нос, будто избалованные бультерьеры от подкисшей похлебки? Долларами? Да их на швейцарских счетах этих жирных пауков, присосавшихся к нефтяным жилам планеты, столько, что получи наличными — можно будет всю территорию государства устлать стодолларовыми купюрами, причем в несколько слоев! Они, кстати, сейчас только на это и годятся… Не дежурь в туманной дымке залива и дальше — в Индийском океане, могучие авианосцы «US NAVY», способные одним-двумя боевыми вылетами своей палубной авиации стереть и перемешать с песком все эти бывшие рыбацкие деревушки, превратившиеся в белоснежные мегаполисы, легко представить, что стало бы с присутствием здесь белого человека… С посольством, представителями компаний и сотнями других американцев, служащих мозгами и руками для этой армии тунеядцев, помогающих выкачивать из-под песка миллионы баррелей черного золота…
Хотя насчет белого человека вообще он, кажется, погорячился… Европейцы с унижением своего звездно-полосатого друга-соперника почувствовали себя более чем вольготно. Еще бы, за их бешено взлетевшие в цене цветастые евро аборигены охотно, под завязку, заполняют трюмы танкеров, плавающих под либерийскими, панамскими и даже монгольскими флагами, первосортной нефтью, даже снижают цены по сравнению с докатастрофными…
— Джо! — окликнул задумавшегося приятеля нетерпеливый мистер Мэйден. — Ты что, намерен уснуть здесь стоя, как старый верблюд? Пойдем…
Юный правитель Эль-Шухайбры принял обоих дипломатов — нефтяного и настоящего — развалившись на подушках, разбросанных по полу, покрытому роскошными ворсистыми коврами умопомрачительных расцветок. Он даже не кивнул, подлец, хотя и указал небрежным (а если не особенно придираться, то и могущим сойти за радушный) жестом на пол перед собой.
Глядя на это толстощекое ничтожество, облаченное в белоснежные одежды и олицетворяющее собой могущество нефтяных королей, мистер Сэрандон не мог поверить, что еще полмесяца назад Саллах-ад- Дин-аль-Мурали-аль-Шухайбра, тогда еще просто Сэм, заискивающе заглядывал в глаза представителю всесильных Соединенных Штатов. Тогда на пышном приеме, данном в посольстве в честь очередной женитьбы его старшего брата, владевшего несколько более жирным куском папашиного наследства, молодой эмир в кулуарах униженно просил о помощи в заключении долгосрочного контракта с той самой «Хьюстон Ойл Компани», руководителя которой теперь отказывается принимать без дипломатического эскорта. Сопливый засранец!
Мистер Сэрандон покатал в кармане старинный золотой перстень с огромным бриллиантом чистой воды — подарок Саллах-ад-Дина, заблаговременно снятый с пальца перед визитом, дабы не будить сожаления принца о собственной щедрости. Эх, швырнуть бы теперь тяжелую вещицу прямо в лоснящееся темно-оливковое лицо с плотоядными губами под тоненькими породистыми усиками, посмотреть, как испуганно позеленеют и задрожат толстые щеки… Нельзя. Где-то за портьерами, несомненно, прячутся башибузуки, отнюдь не со средневековыми скимитарами в руках, способные сделать решето из любого, хоть мимолетно посягнувшего на священную особу государя. Да и стоит по нынешним тяжелым временам древняя безделушка целое состояние…
— Присаживайтесь, господа…
В изяществе манер владетелю Эль-Шухайбры, Кара-Матруха и прочих земель (десятка крошечных бесплодных коралловых островков в полумиле от берега), конечно, не откажешь… Как и в безупречном владении английским, французским и немецким языками, которые отпрыск древнего княжеского дома постигал в лучших частных школах и университетах Европы.
Дождавшись, пока гости неуклюже рассядутся на подушках в почтительных позах (Сэрандон, с его застарелым радикулитом и геморроем, лучше согласился бы посидеть на колу, чем в такой йоговской
