бухнулся на спину и сквозь охвативший лицо жар, сквозь дурнотный красный туман, взвившийся перед глазами, увидел склонившуюся над ним рожу Эрккина. Огромные металлические плечи на фоне черного беззвездного неба.
— Вставай!
Голубая звезда. Рэмон скосил глаза и увидел, что низко над горизонтом стоит, не мигая, не расплываясь в глазах, голубая звезда, чистая, как воды аррантских лагун на океанских островах. Звезда?.. Или это надежда на лучшее вернулась к нему, встала над горизонтом, отогнала кроваво-красный ужас, засевший в этих песках? Рэмон отстранил от себя Эрккина, легко вскочил на ноги, оттолкнувшись одной рукой от грунта. Легко. Пожалуй, на Аррантидо ему бы так не встать.
И тaк — внутрь…
— Ангар, — сказал Эрккин, одной рукой придерживая кокон с телом Класуса, а второй обводя огромное гулкое пространство. Охранник Бебе настроил нашлемный фонарь, и полог темноты стал разъезжаться, открывая высоченные металлические стены с вертикальными и наклонными лесенками. С лифтами из прозрачного металлопластика, в открытых шахтах, проложенных прямо по поверхности стен. Эрккин разочарованно вздохнул, и только тут Рэмон Ррай понял, к чему относились прежние слова гвелля, его желание попасть внутрь строения. Эрккин надеялся найти тут брошенные боты, или планетарные катера, или иные летательные средства, утратившие хозяев… Всем, кто работал на планетарных базах, известно, что легче списать устаревшее оборудование и бросить его на опустевшем объекте, чем транспортировать обратно. Дешевле. Так что догадка Эрккина могла иметь под собой реальное основание.
Но нет. По всей видимости, если брошенные летательные средства и имелись, они давно были растащены контрабандистами, этими мелкими и назойливыми, вездесущими стервятниками ближнего космоса.
— Да, — сказал Бебе из-за спины Эрккина, когда гвелль швырнул на пол труп Класуса, да еще непочтительно наподдал его ногой, чтобы тот свалился на решетку напольной вентиляции, — тут, можно сказать, жить не стоит.
— А мы и не собираемся, — отозвался Рэмон Ррай, чувствуя, как бегут по телу холодные мурашки, — идем назад… на «шалаш».
— Бе…
Этот слог, давший ему второе имя, стал последним, что произнес молодой гвелль из патруля пассажирского лайнера. Быть может, он хотел сказать еще что-то. Но воздух прорезал низкий, короткий свист — словно ударил кнут, — и в шею Бебе ударил длинный белый жезл, похожий на шест, и накрепко запечатал тому горло. Навеки. Навсегда. «Шест» прошел сквозь шею Берзила с такой легкостью, будто она состояла из рыхлого переваренного киселя, разбил позвонки и вонзился в стену. Стенное покрытие было выполнено из великолепного сплава с иттриевыми и иридиевыми добавками, обладало перестроенной кристаллической структурой — но белый «шест» вошел в него (как выяснили чуть позже) на две ладони. Накрепко прибив Бебе к стене, как коллекционное насекомое к картону. Голова несчастного конвульсивно дернулась, свет нашлемного фонаря прыгнул, метнувшись из стороны в сторону, и замер, освещая пятачок, на котором немедленно развернулись яркие события.
Гендаль Эрккин, который не мог видеть ни брошенного оружия, ни мгновенной смерти своего горе- ассистента, вдруг прыгнул в сторону, увлекая за собой Рэмона Ррая. Последний и понять-то ничего не успел… Полыхнула белая вспышка. Прыжок Пса был таков, что он вместе с сыном Вейтарволда пролетел по воздуху метров шесть, прежде чем рухнуть на металлический пол. И перекатиться по нему несколько раз. Эрккин вскочил на ноги тут же, а вот Рэмон ушиб бедро и, корчась от боли, некоторое время лежал на полу…
И то, что он увидел дальше, не вызвало у него желания немедленно подняться.
На освещенный фонарем убитого Бебе пятачок вышли трое. Рэмон почувствовал трусливый, мелкий озноб в своем изнеженном теле, не привыкшем к тому, что его швыряют на металлический пол, и уж тем паче — не привыкшем к тому, что его убивают.
Трое вышедших на освещенное место были в одеяниях Аколитов. Даже боевые Аколиты, воины Храма, редко позволяют себе решиться на убийство, тем более убийство беспричинное. Стоявший чуть впереди двух остальных сдвинул свой колпак на затылок, открывая круглое, отнюдь не аскетическое и даже вполне добродушное лицо. С полными губами, живыми темными глазами и высоким лбом. Оно было прикрыто лишь совершенно прозрачной дыхательной маской. Это лицо так не походило на засевший в мозгу каждого арранта и гвелля стереотипный облик Аколита-подвижника, изъеденный аскезой, с сухим серым ртом и провалившимися щеками с низкими опасными скулами, на которые натянута тонкая кожа, что Эрккин недоуменно кашлянул. Круглолицый произнес спокойно:
— Если ты уйдешь отсюда, то останешься жив.
Это — Эрккину. Рэмон Ррай, повинуясь какому-то неосознанному импульсу, подтянулся и стал медленно, сантиметр за сантиметром, отрывать свое тело от металлического пола. Значит, это люди пришли за ним?..
Гендаль ответил, не трогаясь с места:
— Уйду? Погулять? Куда же это?
— Куда угодно. Многочисленны и благостны дороги, которые посылает нам Единый. Впрочем, тебе не следует возвращаться на корабль, Гендаль Эрккин по прозвищу Пес.
— Ничего себе благостные дороги посылает ваш Единый! Куда же я пойду, как не на «Лемм»? У меня тут родственников нет, гостить не у кого. Нет, если позволите, я уж лучше пойду маленькой и тесной дорожкой, которую указывают мне мои ничтожные божки… а не этот ваш Единый. Кстати, мои божки советуют мне это… захватить с собой вот его. Этого мальчишку. Эге. А Бебе шею, значит, насквозь продырявить — это вам тоже Неназываемый посоветовал? Проинструктировал, так сказать?
Давно Гендалю Эрккину не приходилось произносить такой длинной речи. Немногословный гвелль использовал все это обилие слов, чтобы умерить разрастающуюся внутри него ярость — бешеную, требующую немедленного выхода. Немедленной крови. Нельзя, нельзя!.. Так он вернее угробит себя.
Так что, произнеся последнюю фразу, он сделал несколько незаметных дыхательных упражнений, стараясь унять эмоции.
Круглолицый Аколит шагнул вперед, и его голос прогремел, упруго отскакивая от высоких стен ангара:
— Не богохульствуй, гвелль! Уходи. Мы показали тебе, что произойдет, если ты ослушаешься. Иди, пока я не передумал.
Щека Гендаля Эрккина дернулась, его лицо омрачилось, а углы рта поползли вниз. Он опустил вдоль тела свои мощные руки и сделал первый шаг. Аколиты смотрели… Они не отрывали от него своих глаз, когда он подошел к ним вплотную и произнес тихо:
— Значит, вам нужен мальчик?
— Не задавай глупых вопросов. Иди себе, гвелль, — произнес второй Аколит и поднял вверх обе руки, в которых НИЧЕГО не было. А так как в руках двух других были боевые посохи, те самые белые жезлы, один из которых пробил горло Бебе… Вне сомнения, ЭТОТ простирающий руки к потолку ангара и фиолетово-черному небу Марса храмовник и убил беднягу. Стоя в той же величественной позе, он продолжал глубоким гортанным голосом, чем-то напоминающим птичий язык:
— Ты скажешь: куда идти мне? Здесь нет места, где преклонить голову. Но ты сам выбрал свой путь, взяв в спутники этого человека. И…
Гендаль Эрккин знал по опыту, что такие проповеди могут продолжаться бесконечно. Он помнил, что эти длинные, тягучие, липко обволакивающие слова тянутся нескончаемой чередой, их щупальца легко, без видимого напряжения проникают в мозг и быстро опутывают его, беря под полный контроль. Ну конечно! Гендаль Эрккин ощутил тупую тянущую боль в правом виске… Ну конечно, этот длинный храмовник-убийца — из тех, кого зовут дальоннами. Гендаль не мог больше ждать. Еще чуть-чуть, и он сам выполнит все, что велят ему эти люди. Он молниеносно вскинул локоть и с силой ударил им в висок стоявшего к нему вполоборота Аколита с распростертыми руками. Он почувствовал, как под локтем трескается, расходится и вминается в мозг височная кость. Он даже успел удивиться, как легко и быстро ему удалось достать этого посланца Храма. Аколит еще постоял на вдруг заходивших ходуном длинных ногах, его повело в сторону…
