— Так называемая Белая роща, где нашли того арранта! — бросил он. — Это здесь. А вот какая-то свежевырытая яма, похоже на воронку! Земля разбросана!
— Она, кстати, и является центром излучения, — отрывисто сообщил Климов. Патрульный катер, все замедляя ход, двинулся к котловине и, наконец, завис точно над тем местом, где еще недавно была трясина. Климов переключил сканер на инфракрасный спектр и сообщил:
— Так… тут под этой свежей насыпью, я так понимаю, находятся два… три… гм… Около четырех недавно умерших людей. По ауронейронным данным — все неаррантского происхождения, скорее всего — местные.
Катер завис над самым центром котловины, и Брейр тронул своего напарника за плечо:
— Смотри, офицер, там дыра в земле! Пустота! Ткни туда сканером!
— Я туда не только сканером, — медленно проговорил Климов и снял со стены свой табельный ММР, — я туда сейчас лазерным прицелом ткну. Все основания для вмешательства. Да и подкрепление можно вызвать на всякий случай, всех, кто сейчас в этом районе находится. Строго по инструкции. Дело найдется. Очень все это любопытно!..
И впервые за все время разговора в его голосе прозвучали живые человеческие нотки. Брейр одобрительно закивал и стал готовиться к высадке…
Ученый историк, археолог и этнограф Табачников уронил фонарь на каменные плиты, и тот разбился вдребезги.
У Олега Павловича были все основания уронить единственный источник света таким возмутительным образом. Потому что забирающая вниз, под уклон, и все увеличивающаяся вверх и вширь галерея вдруг закончилась, оборвалась выходом в огромный зал. Собственно, в такой темноте никто и не понял бы сразу, что это — не галерея, а зал, не оценил бы колоссальных размеров, особенно после того, как был разбит фонарь. Но пальцы Олега Павловича, державшие этот фонарь, разжались только после того, как во тьме вдруг полыхнула яркая вспышка и высоко под сводом загорелся светоносный шар. Полог мягкого, приятного для глаз светло-лилового света лег на лица путешественников и осветил все пространство зала, в котором они очутились.
Олег Павлович задрал голову и ахнул. Ему приходилось бывать в соборе Парижской Богоматери, в Реймском соборе, где короновали французских королей, в гигантском Кельнском соборе. Свод зала, в котором они оказались, живо напомнил внутреннее устройство классических готических соборов: огромные стрельчатые арки, звездообразно опирающиеся на целые пучки узких длинных колонн, напоминающих трубы католического органа. Благодаря головокружительной высоте, на которой находился свод, и особенностям конструкции несущих колонн арочное перекрытие казалось парящим, не опирающимся ни на что. Зависшим в воздухе. У Табачникова закружилась голова: размеры этого зала были совершенно недостижимыми даже для строителей прославленных готических соборов. Рэмон Ррай прикинул высоту свода, а Гендаль Эрккин одобрительно проворчал:
— Красиво строили. Надежно. Даже свет сам зажегся, как будто ждали нас.
— Да тут все на автоматике, наверно, — сказал бретт-эмиссар, — однако срок годности вызывает уважение: почти два десятка тысяч лет, и ничего — функционирует.
— А у нас в подъезде лампочка через две минуты перегорает, — послышался высокий голос Ани.
— Мне кажется, — продолжал Класус, — что это вроде как святилище, а то, где мы находимся сейчас, — центральный неф. Можно свериться по схеме, впрочем… Судя по всему, там этот зал отмечен как одно из четырех крупных полых пространств, то, что ближе всего к поверхности.
Шаги гулко разлетались по залу, и звук был такой, что казалось, будто шагают великаны. Акустика поразительная. Несмотря на эти акустические особенности и на грандиозные размеры, пространство зала не подавляло, не заставляло почувствовать себя ничтожеством, букашкой. Возможно, не последнюю роль в этом играл светящийся шар, чей уютный, почти домашний свет сообщал гигантскому нефу какую-то интимную доверительность. И все-таки во взмывающих вверх колоннах с каннелюрами (продольными желобками), в мягких тенях, затаившихся в арочных изгибах свода, в гигантском возвышении в центре зала, обведенном галереей статуй, — сквозило что-то грозное. Нельзя чувствовать себя уютно даже в квартире, где ты не бывал хотя бы месяц. А тут — гигантский свод и тысячелетия, пролегшие между незваными гостями и теми, кто воздвиг эти стены и эти колонны!..
— Хорошо поддерживается иллюзия того, как будто все это оставлено людьми совсем недавно, — сказал Табачников, — видите, даже пыли нет. Наверно, все стены, своды, перекрытия, настенные плиты обработаны по аррантскому методу, то есть особым образом… так, чтобы…
Конечно, эту своеобразную лекцию никто не слушал. Люди медленно разбрелись по огромному залу, хотя делать этого, наверно, не стоило. Размеры нефа (если принимать терминологию, предложенную Класусом) были столь значительны, что напрямую вставала угроза заблудиться, хотя пространство было полностью открытым.
Рэмон Ррай направился к возвышению в центре зала. Издали он неправильно оценил размеры этого внушительного сооружения. Возможно, сравнительно с основным пространством, перекрытым стрельчатыми арками свода, оно выглядело и не особенно большим. Однако же когда Рэмон достиг его, то глазам предстало целое здание, размерами превосходящее церковь Святого Георгия — там, наверху. Впрочем, тут, в этой величественной тишине, как-то не сразу верилось, что совсем недавно была нелепая свалка с сектантами, потом — бойня с применением ММР, страх, недоумение… Память об этом казалась слишком мелкой, ничтожной в этих стенах, удерживающих в себе поступь тысячелетий.
Рэмон Ррай задрал голову и стал осматривать здание. Оно было обведено спиралевидной балюстрадой, на которой стояли десятки статуй. С удивительным искусством высеченные из желтоватого, с мягкими переходами светотени, мрамора, в свете огромного шара они казались почти живыми. Рэмон пошел вдоль полусферической стены, разглядывая их. Не успел его взгляд задержаться на одной из статуй, изображавшей вскинувшего голову к небу бородатого мужчину — как совсем близко от него раздался слабый звук, и Ррай, буквально подпрыгнув на месте, увидел, что одна из плит, составляющих выпуклую стену, начинает подниматься.
Машинально он попятился и зачем-то попытался прочесть надпись на древнем языке, которая была выбита на камне у ног бородатого мужчины. Конечно, ему это не удалось. Плита между тем поднялась. Рэмон заколебался, но когда рядом с ним возник Гендаль Эрккин, — вошел внутрь.
— А не боишься, что она опять закроется? — вдогонку спросил гвелль. — Тут ведь и Троллоп себе башку сломает, как все это устроено…
— Боюсь, что Троллопа взяли бы разве что в подмастерья к тем, кто все это сотворил, — отозвался Рэмон Ррай.
— Ну… эге… может быть.
Оптические коррективы, произведенные лейгуммом, уже вполне позволяли видеть в темноте, и потому Рэмон, войдя в открывшийся проход, разглядел целые ряды цилиндрических и конусообразных возвышений различного размера. Их расположение, как удалось установить чуть позже, подчинялось сложным принципам соотнесенности между собой и конфигурировалось вокруг геометрического центра эллипсовидного сооружения. Впрочем, не надо — пусть об этом говорят ученые… Рэмон Ррай недолго находился в одиночестве: в темный полусферический зал один за другим вошли его тезка Класус, а также Гендаль Эрккин. Только Табачников и Аня, не способные видеть в темноте, остались снаружи. Впрочем, им и там было что обсуждать. Профессор бормотал не переставая:
— Мировое открытие!.. Это — поразительно… Государственная премия… если позволит Генеральный Эмиссар, что тоже не факт… Но это… это!..
Он бегал по залу, размахивая руками. Аня стояла у самого входа в громадный зал, чуть придерживаясь рукой за колонну, и смотрела вверх. Она задумалась. Мужчины были заняты своими делами, и теперь девушка осталась наедине со своими воспоминаниями.
А вспомнить было о чем. И о чем подумать, тоже.
Да!.. Она оказалась наконец в том мифическом месте, о котором говорил ей старый Халлиом, — там, на Гвелльхаре, куда она попала после ряда приключений, попеременно то веселых, то печальных. Старый гвелль Халлиом, который называл ее гвелльским именем Эйлле… потом знакомство с ллердом
