выкурю, нервы малехо в порядок соберу и поднимусь к тебе, — прошептал я в ночную тишину.
Несмотря на гудящую голову, заснуть никак не удавалось. В конце концов я не выдержала и села на кровати, досадливо глядя в окно, на зависшую над лесом луну. Из-за плывущих поперек нее облачков казалось, будто наш домик мягко, как на куриных лапках, бредет неведомо куда. Сколько прошло времени — час, два? Или всего минут сорок? Как же плохо без мобилки…
Саня по лестнице не поднимался — ступеньки у нее скрипучие, я бы услышала даже сквозь дремоту.
Как к нему относиться, я по-прежнему понятия не имела. С одной стороны, напарник недвусмысленно дал понять, что нас связывают только обстоятельства… ну, может, дружба — но не более.
С другой — мне безумно хотелось, чтобы сейчас он был здесь, со мной. Нет, я ничего не боялась: после вертолета мне озеро Нарочь было по колено. И в постели я сегодня не мерзла, Федька расстарался насчет грелок. Мысль о сексе вызывала дрожь, но не любовную, а нервную — какая тут страсть, когда руки-ноги от усталости отваливаются!
Зачем он мне тогда, а? Правильно — совершенно незачем!
…И тишина внизу — ни шагов, ни шума воды, ни бряцанья кастрюль…
Хоть ты нервный шок симулируй… нет, это еще по дороге надо было. Впрочем, бывает же и такой, отсроченный!
Ох, все равно ведь не усну. Я нашарила ногами кроссовки, приоткрыла дверь, выглянула. Ну конечно — внизу горит свет. Совру, что пить захотела…
Объяснения не понадобились.
Саня сидел за столом, отрешенно уставившись в стену, как на экран невидимого мне телевизора. В воздухе можно было повесить не то что топор — кузнечную кувалду.
— Сань?
Он вздрогнул, сыпанув пеплом на скатерть.
— А… это ты. — И глубоко затянулся.
— Ты чего спать не идешь? — Я подошла к окну, отдернула занавеску и распахнула форточку. Дым потек наружу, как из трубы бабы-ежкиной печки, в которой старая карга только что спалила очередного Иванушку.
— Да так… задумался. — Саня загасил окурок и тут же потянул из пачки следующую сигарету.
— О чем?
— О разном, — буркнул парень. — Не бери в голову, я скоро приду… в смысле, поднимусь к себе.
Ну вот, Леночка, радуйся — тебе прямым текстом сказали, что в твоих услугах не нуждаются.
Но что-то не давало мне так просто развернуться и уйти. Тусклая лампа под потолком слегка покачивалась, шевеля разбросанные на полу тени, по крыше голодным волком бродил ветер.
— Можно, я с тобой посижу?
— Зачем? — настороженно зыркнул на меня парень.
— Покурить захотелось…
Саня удивленно пожал плечами:
— Сиди.
Не успела я спохватиться, что мои ментоловые остались в сумке наверху, как в кармане что-то шелохнулось, и испуганно сунувшаяся туда рука наткнулась на длинную жесткую пачечку. Сам домовой не показывался, тоже почуяв что-то неладное.
'Спасибо, Федь'.
Я неловко вытащила тонкую сигаретку, чуть не сломав у фильтра. Саня щелкнул зажигалкой.
— Я думал, ты не куришь.
— Курю. Когда очень хорошо… и когда не очень.
Пару минут мы молча любовались то вспыхивающими, то притухающими кончиками сигарет. Смешивающийся дым лениво тянулся к окну.
— Сань, расскажи мне что-нибудь.
— Не то настроение.
— Тогда думай вслух. Я хочу послушать твой голос, — Парень вытаращился на меня еще изумленнее, и я виновато добавила: — Тишина тут… плохая.
— Лен, — Саня невесело улыбнулся, — мне самому-то от моих мыслей крышу сносит. Оно тебе надо? Да и не поймешь ты ничего.
— Я попробую. Честно.
И я неожиданно взял и начал рассказывать — словно вырывая из себя, из памяти, кусок за куском…
…про то, как в Моздоке, в аэропорту, впервые увидел 'груз 200'…
…про первого раненого, подорвавшегося на мине в нескольких шагах от меня…
…как бээмпэшка из нашего батальона попала в засаду на шоссе — когда мы примчались, она уже догорала, и те, кто в ней был… или рядом, тоже в луже вяло полыхающей соляры… некоторых я знал по именам, а некоторых — не помнил даже лиц…
…про первый бой — бестолковую шальную стычку в зеленке, когда мы опомнились, лишь расстреляв по три-четыре магазина, а чичи под эту пальбу давно уже растворились в лесу…
…и о черном снеге, падавшем вперемежку с хлопьями сажи…
…как снайпер подстрелил Юрку, мы стояли рядом, вот как сейчас, с тобой, а он вдруг запрокинул голову и стал оседать, так бывает — кто-то на долю миллиметра сдвинул прицел, и смерть проходит рядом, забирая другого. А ты остаешься и никогда, слышишь, Лен, никогда не получишь ответа на вопрос: почему его, а не меня?!
…и как Пашка-взводный, услышав, что я собрался подавать на 'контракт', что я собрался остаться и мстить за ребят, — как он отвел меня в сторону от костра и умело, зло набил морду, популярно-матерно разъясняя при этом, что за погибших я теперь должен жить…
…и как я шел по Москве и смотрел — на дорогие авто, на сверкающие витрины, на девчонок в ярких летних платьицах… словно попал на другую планету… ну да так оно и было.
А Леночка просто молча слушала и курила — и я был чертовски благодарен ей за это.
Я слушала Саню и думала: боже мой, какой я была идиоткой прошлой ночью… нет, не тогда… а потом, когда лежала и злилась, что он меня разбудил, и боялась к нему прикоснуться… потому что сейчас мне было жутко даже его слушать, не то что каждую ночь переживать это заново.
Но я заставляла себя не отводить глаз, не позволять себе ни сочувственных, ни испуганных, но равно фальшивых ахов, и сигарета в пальцах действительно здорово помогала… А в голове вертелся, сам собой складываясь, обещанный Сане стих; руки так и чесались схватить карандаш и поскорее записать звенящие строчки, — пока они не выветрились вместе с дымом…
И только когда парень уткнулся взглядом в стол, а ободренные тишиной тени снова начали выползать из углов, я негромко спросила:
— Сань, а когда ты был… ну, там… ты хотел вернуться?
— Вернуться? — криво усмехнулся он. — Сильно неподходящее слово. Выбраться из ада — уже лучше. Но по большей части я хотел просто остаться в живых. Дотянуть… дожить. Не до дембеля — хотя бы до рассвета. Знаешь, Лен, это иногда чертовски много значит: суметь дожить до рассвета. Ну и вот… вернулся. Только иногда… особенно по ночам… часто… мне кажется, что вернулось лишь тело, а душа — душа по- прежнему там. Ад, Ленка, он так просто не отпускает.
Я мягко накрыла его ладонь своей.
— Так возвращайся, Сань. Я очень тебя жду.
Парень забычковал сигарету, точнее — размазал ее по пепельнице, до того его трясло.
— Ждала уже одна такая…
Но ладонь не убрал.
