голову и огромными торопливыми шагами вышел прочь.
Ориана произнесла:
— Мне кажется, ты был слишком резок. Ингер и так только оклемался после паралитического кинжала Элькана. Его нервная и сигнальные системы еще не восстановились до конца. Конечно, ты прежде всего позаботился о том, чтобы он не инфицировался, приблизившись на критическое расстояние…
— Ингер один из Первообращенных, но даже ему нельзя давать большой воли и возможности зарываться, — жестко возразил Леннар. — Тем более что сейчас мне мало дела до обид и разочарований Ингера. Я думаю совсем о другом. Вот что: если в подвалах Храма сохранилась ампула амиацина, то, быть может, мы сумеем обнаружить и противоядие?..
— Ты же сам сказал, что противоядие ни от чего не спасает. Только оттягивает кончину…
— Ничего, — отчеканил Леннар, — у меня есть одна интересная идея.
— Только ты не говори, милый, что хочешь проникнуть в Первый Храм, что в Ганахиде, выкрасть оттуда высокую персону Верховного предстоятеля и дружно заразить его, а потом мягкосердечно выпрашивать противоядие для всех.
— Кстати, не могу сказать, что идея так уж дурна. Другое дело, что она практически неосуществима, да и если мы сумеем совершить нечто сродни чуду и проникнуть за стены Первого Храма, то все равно — очень мало шансов найти в его лабиринтах именно то помещение, где находится Сын Неба. Ты же знаешь, Ориана, он никогда не проводит две ночи подряд в одной и той же келье. Обычай древний, и очень чтится, а возник он уж конечно из соображений безопасности какого-то древнего первосвященника. Нет, — Леннар покачал головой, — силовые методы тут малоэффективны, уж я-то могу это утверждать со всей уверенностью. Собственно, я это припомнил еще и к тому, что мы не единственная боль Верховного предстоятеля.
— Но что же ты придумал?
Леннар улыбнулся:
— Самое интересное, что эту идею мне подал Ингер, которого мы только что с таким истовым гневом отсюда изгнали… Конечно, не напрямую. Слушайте. Тем более вы, наверное, прекрасно помните, кто такие сардонары.
Леннар говорил быстро, решительно, отрывисто, но тем не менее каждый, кто слушал его, по окончании его речи воскликнул в унисон со всеми прочими:
— Ты с ума сошел! Такого не бывает!!!
— Ну почему же? Тем более что среди них у меня есть свой человек. Да, лазутчик! Он не так давно в их стане, но уже пользуется доверием первого лица секты — Акила. Правда, ему пришлось пойти на жертвы… Неизвестно,
— Ты хочешь подвергнуться смертельной опасности?
— Отчего только я? Все мы. Все, кто инфицирован. Опасность большая, чем та, что
— Передавай кубок, пьяная скотина!
От стены дымного трактира отделился некто в пестро расшитых лохмотьях, в коих еще можно было определить некогда богатый камзол с дорогим золотым шитьем. В его руке возник требуемый кубок, грязная посудина вылетела из руки владельца лохматого камзола и, угодив точно в лоб какому-то толстому господину в драном плаще, грохнулась на столешницу. Впрочем, лоб толстого господина в плаще оказался крепок, а руки проворны: он успел перехватить кубок прежде, чем его содержимое выплеснется на стол, изрезанный ножами.
Толстяк был не кто иной, как омм-Гаар, бывший Стерегущий Скверну ланкарнакского Храма, а ныне несносный участник высокого Конклава высшего жречества. Брата Гаара всегда тянуло к общественным низам, хотя и привелось ему занимать самые высокие посты. Но только сейчас, лишившись своего высокого сана, получил он сладостную возможность удовлетворить свои давние желания, те самые, на которые храмовый устав налагает жесточайшие запреты, обязательные для всех братьев… Толстый Гаар, мучимый припадками буйства, ночными кошмарами и иными проявлениями очевидной душевной болезни, заливал свое горе вином в количествах совершенно умопомрачительных. Для поглощения излюбленного зелья выбирал он самые грязные и дешевые забегаловки и кабаки столицы Ганахиды, хотя по своим доходам мог позволить себе наслаждаться отличным вином во вполне пристойных заведениях, коими изобиловал Горн. Но нет!.. День за днем таскал Гаар свое жирное брюхо по питейным заведениям самого низкого пошиба, убивая время ненавистной жизни в компании отборных мерзавцев и проходимцев. В этом обществе Гаару казалось, что ненависть к Леннару, разрушившему все то, чем он владел раньше, отодвигается куда-то на дальний план, затемняется, глохнет… Нет, она была здесь, ей никуда не деться, этой оглушительной, жестокой боли и ярости, но винные потоки и истасканные лица вокруг притупляют ее, эту вечную и неизбывную занозу в отекшем и хмельном сердце омм-Гаара.
Конечно же никто из его собутыльников не мог и помыслить, кто делит с ними стол и кубок. Да, власть Храма пошатнулась, да, авторитет великого ордена Ревнителей был уже не тот, — но все равно даже самый дерзкий и бесстрашный проходимец из числа постоянных посетителей кабака «Пятиногий паук» не посмел бы говорить в присутствии действительного члена Конклава Храма все то, что произносилось за столом самым бессовестным образом:
— А толстяк-то перепил бы самого отпетого Ревнителя, а ведь они по вину гора-а-азды! Ишь хлещет!
— Да, в Горне пьяницам хорошо. Вот говорят, что Обращенным пить запрещено. Леннар их пестует, что поди ж ты!..
— У меня один дружок бывал в землях, где сейчас хозяйничают люди Самого! — Так многие, предпочитая не называть вождя Обращенных напрямую, дабы не влететь в какую-нибудь историю, именовали Леннара. — Говорит, все это ерунда, что положен запрет на выпивку и девочек. Я слышал, что и сам их хозяин не прочь устроить доброе застолье и пригласить на него потаскушек послаще. Недаром он королеву Арламдора умыкнул… Губа у него не дура!..
— А эта… которую пробудили ланкарнакские жрецы… говорят, тоже красотка еще та!.. Я бы точно не отказался, — проговорил длинный и тощий парень с багровыми пятнами, раскиданными по всей его зверообразной морде.
За столом раздался гогот:
— Ишь ты! Как его повело!.. Саму Аллианн пожелал! С твоей-то рожей, как будто глистов наелся!.. Смотри, тебе даже кабацкая шлюха только по двойной ставке Дает, а он замахнулся на живую богиню!
— Да какая она богиня! — пробурчал длинный. — Это все подстроили жрецы, чтобы дурить головы нашему брату! Не удивлюсь, что и этот Леннар у них на содержании в роли этакого страшилища, чтобы было кем пугать народ!
— Ну загнул! Ай да Гулл, до чего красноречив! Наверное, слава блаженного прорицателя Грендама не дает покоя!
Брат Гаар шумно завздыхал у стены, завозился, путаясь в широких рукавах своей накидки, а потом выговорил неверным голосом, заплетаясь в словах и время от времени впуская в свою речь что-то вроде блеяния:
— Я… мне приходилось быть в Ланкарнаке, и я видел… видел эту… так называемую… Аллианн! Она… она состоит в связи с Леннаром… и потому не может быть… не может быть!..
Не доведя фразы до логического завершения, брат Гаар с силой врезал пухлым кулаком по столу и попал по краю грязной плошки, в которой в мутном бульоне плавали несколько шматков сероватого мяса. Посудина опрокинулась и на манер катапульты влепила все свое содержимое прямо в рожу длинному Гуллу, который, как несложно понять из написанного выше, и до того не был красавцем. Никто не обратил внимания на этот забавный инцидент, а брат Гаар, с пеной на губах и с фанатическим блеском в мутнеющих глазах, продолжал:
— Находятся уже мерзавцы и негодяи, которые говорят, что лучше пусть будет Леннар, чем в-в… возьмут власть эти неистовые еретики —
