Посмотрели друг на дружку девчонки, принахмурились, потом сами со смеху прыснули и обнялись! Вот и вся ссора исчерпана, кабы всегда так, проблем в семейной жизни на порядок меньше было бы…
Дома, ясное дело, умыться бы и за стол, позавтракать, да сотник от трудов военных вздремнуть решил. Со степи-то выехали ещё до солнышка, так пару часов доброго сна отчего ж не урвать на рассвете? Поцеловал он дочек, прилёг на кровать, одеялом прикрылся, да и придремал. Жена Настасья подошла к нему осторожненько, чтоб половицами не скрипеть, в щёку чмокнула, обернулась и палец к губам приложила:
– А ну, тихо вы, сороки! Папка с похода усталый, ему выспаться надо.
Да куда там… Обе красавы вновь на кураже, шило в одном месте свербит, ни пить, ни есть не хотят, на одной скамье сидят, за столом ложками дерутся.
– Она первая начала!
– А чего она опять врёт, что я с…
– Я сказала, цыть обе! – строгим шёпотом рыкнула на них мать. – Ксюшка, ты ж старшая, тебе умнее быть положено! Дашка, отпусти косу сестры, оторвёшь – никто замуж не возьмёт!
Ну а те мартышки не обращают внимания на мамку, продолжают себе безобразничать, ручки сложили невинно, а сами ногами босыми друг дружку под столом пихают. Жена сотникова бельё нестираное в корзину сложила, подняла – тяжело, да куда же без стирки-то?
– Я на реку. А вы… вот только разбудите мне папку…
И в энтот миг роковой как рухнули обе дурынды на пол вместе со скамьёю! Грохоту на всю хату! Сотник, не просыпаясь, руку из-под одеяла выпростал да на стену указал. А на стене казачья нагайка висит, плетёная, суровая…
– Так, девоньки, – жена прошептала. – Уходим тихо. И все!
Все трое, друг за дружкою, на цыпочках к дверям направились. И правда, не буди лихо, пока тихо. Пусть уж лучше выспится казак, чем с недосыпу недовольный ходить будет, под горячую руку попадать кому охота…
Вышли из хаты мамка да старшая сестра, а Дашка малая подолом юбки на пороге подзацепилась, освободилася да дверью, видать, чрезмерно и хлопнула. От хлопанья того метла упала, стол задела, со стола за метлой скатерть поползла, а на скатерти крынка с молоком стояла. Недолго…
Бдз-дынь!!! – об пол хряпнулась вдребезги.
Сотник с полусна-полудрёмы так и вскочил, как подброшенный. Да прямо босыми ногами в лужу молочную! Равновесия не удержал, вместях с половиком мокрым навзничь брякнулся и башкой об стенку! А на подоконнике горшок с геранью от того стенного сотрясения тоже, видать, самоубийством покончить решил – прямо сотнику по лбу!
Лежит он, бедный, ноги в молоке, тело в синяках, голова в чернозёме с кустиками зелёными, тихо думает про себя: «Вот и выспался ваш папка…»
А семейство его к тому моменту уж из станицы к реке успешно лыжи навострило. От матушки-Волги по земле астраханской тысячи рукавов да ериков тянутся. Уж и не припомню, как этот назывался, да и важно ли? Главное дело, что отошли они от станицы подальше, зато там место на излучине, и вода почище, и скотину на водопой не сюда гоняют. Разложились на старых мостках с бельём, жена сотникова кофту сняла, осталась в нижней рубахе белой да юбке. Сестра старшая мамке полоскать помогает, а малой такая работа ещё не по силам, в воде гимнастёрка казачья ох как тяжела…
– Дашка-а! – мать ей кричит с берега. – Ты там цветочки у леса пособирай, да только далеко не уходи!
– Хорошо-о! Я рядом!
И впрямь куда не надо не лезет, собирает ромашки на опушке, себе венок на голову сплести. А жена сотникова за другую дочь берётся, всё ж доподлинно выяснить надо…
– Ну и как тебе Митька?
– Какой Митька?
– Да тот самый, с которым ты за мельницей целовалась. Может, его родителям к нам уже сватов засылать надо?
– Да мы всего разок, в щёчку. – Ксюшка вновь красная стала, но не врёт матери. – Не надо никаких сватов, дурак он и зубы не чистит…
– А с Сашкой да Петькой тоже в щёчку?
– В щёчку!
– Ой, смотри, скажу папке, он тебя нагайкой-то поучит. Целоваться после свадьбы надо.
– А можно подумать, ты с папкой до свадьбы не целовалась?! – съехидничала Ксения.
– Эх, да мы с твоим папкой… – мечтательно отвлеклась жена сотника, но вовремя опомнилась. – Ты вон помогай давай, а не болтай зря! Валик для белья взяла?
– Нет, я думала, ты взяла. Ты ж мне не сказала.
– Ох уж, думала она! Как с хлопцами целоваться, так она не думала, а как валик взять, так памороки?! Марш в хату за валиком!
– Ну, мам… пусть Дашка сбегает!
– Дашка! Даш-ка-а-а! – обкричалась мать. – И эту мелкую как половой тряпкой смыло. Ну а ты чего встала? Я кому говорю, марш за валиком!
Надулась старшая, подол подоткнула, да и припустила в станицу. Папка добрый, пожурит да простит, а у мамки рука тяжёлая, проще уж и впрямь самой сбегать…
В станице мирная жизнь течёт своим чередом. Казаки, из похода вернувшись, отдыхают по хатам, на главной улице детишки в догонялки играют, девки от колодца воду на коромыслах несут, старики на завалинках кости греют, меж собой о былых временах балакают. В небе синем голуби парят белые, утречко душевно и ясно, ничего беды не предвещает, а беда близко…
На окраине станицы, в лопухах у изломанного плетня, лежат в засаде лесные разбойники. Лошадей подальше поставили, за рощицей, чтоб своим ржанием казачьим лошадям не ответили да тем нападение не выдали. Главарь совсем близко к окраинным хатам подполз, Бабура к себе поманил. Ну, тому толстяку что ползти, что идти – всё едино, ровно шар в папахе огромной катится. Кое-как добрался, рядом прилёг, отдышался с трудом…
– Слушай, Бабур, как ты думаешь, сколько там казаков? Ну, таких, чтоб сразу в бой…
– Не меньше двадцати, может, и больше.
– Это много…
– Очень много, – со вздохом кивнул Бабур. – А ещё у них даже старики и женщины умеют драться. Слышал про Черноярскую станицу?
– Нет, а что там было? – заинтересовался Сарам.
– Двенадцать женщин и два старика целый день защищали станицу от сотни конных киргизов.
– И?
– Отбились, – как само собой разумеющееся заключил толстый разбойник.
– Слушай, какая неприятная история… – поморщился Сарам, будучи уже и не особенно рад, что позволил втянуть себя в эту авантюру. – Ладно, давай просто подождём. Пусть Агата с басурманами вступит в бой, а когда завяжется рубка, мы тихо, без шума, войдём в станицу и возьмём, что захотим.
– Как это?
– Просто! Если басурмане будут побеждать, хорошо, мы им поможем. А если нет… Тоже хорошо, мы уйдём тихо, казаки нас и не заметят.
– А вот это очень правильный план, – горячо поддержал главаря толстяк Бабур. – Ты великий полководец, Сарам!
– Я знаю, знаю… и вот ещё что…
Обернулся Сарам на шорох сзади и вовремя прикусил язык: к нему быстро полз его неугомонный племянник. «О небо, за что мне это наказание? Почему я ещё вчера не отправил его назад в аул? А теперь что с этим чудом делать?!» – только и успел подумать главарь, когда счастливый кавказский юноша с горящими глазами втиснулся между ним и Бабуром…
– Дядя-а…
– Тсс! – приложил палец к губам несчастный старший родственничек, быстро оглядываясь по
