лица, протянутые руки, в глаза, переполненные жаждой награды и похотью… Долгий удар сердца. В соседней комнате — крик сестры. Неужели осмелились? Ждать некого! Грохот нескольких тысяч литр камня, отделяющих тайный проход… Там, на выходе, тоже будут солдаты — но немного и похуже. Не яростные, настороженные. Августина разметает их — не взглядом, так длинным кривым мечом… А потом — потом то, что она прежде видела только на схемах. Миазмы и путаница константинопольской канализации. Истинный лабиринт. Что ж. Лабиринт — самое место для чудовища!
Она сама теперь крыса. Босые ноги, грязный комок соломы — постель. И — книги. Старые архивы и запасники библиотеки не спальня племянника-убийцы. Их совсем не охраняют.
Шаги. Тень.
— Принес?
Голодная радость.
— Это все, что я могу принести. За старыми гвардейцами следят.
— Я маленькая, мне хватит.
Хлеб от солдатской пайки. Не так уж его и много.
— Они сняли почти всех. Меня тоже отправляют в Сирию.
Короткий взгляд на крысиное логово, ставшее кельей. На книги, подарившие мудрость, но не знание жизни. Всю жизнь прятаться нельзя. Если ты не крыса. Почему у нее мокрые глаза?
— Я вернусь.
Сжатый кулак — к сердцу.
— Я отомщу.
Рубин — с пальца на цепочку крестика.
— Я справлюсь.
Острые уши — под платок. А остатки богатого платья как раз в состоянии, когда, устав латать обноски со знатного плеча, бедняк дарит их нищим.
Ночевать на берегу вне порта — для моряка темных веков дело привычное… Особенно для ирландцев, с их пусть и очень мореходными, но беспалубными суденышками. Которые даже и скорлупками нельзя назвать. Потому как скорлупка — твердая. А ирландский куррах — нет. Он кожаный. Киль, шпангоуты — это все деревянное. Но обшивка — кожа. Для пущей сохранности и герметичности хорошо просаленная. В результате получается что? Кораблик очень легкий, ходкий — на веслах. Маневренный — инерции нет, а нос от кормы ничем друг от друга не отличаются. Осадки почти нет, и можно пройти по любым мелям. Но плохой парусник: высокую мачту не закрепишь. И еще один недостаток у курраха. Тот же, что у кожаной одежки норманнов. Ирландский корабль жутко смердит. Хуже, чем целая армия викингов! А уж вытащенный на берег и вследствие этого сохнущий, куррах просто невыносим.
И если христианские подвижники примирялись с этим свойством довольно легко, принимая как еще одну форму аскезы, то друиды — нет. Для их веры давно прошли времена, когда, убежденные в истинности своего видения мира, проповедники с Оловянных островов стремились во все концы мира. Сначала пикты, потом ирландцы и бритты, воспринявшие свет от покоренных докельтских племен и побежденных сидов. В Галлию, Дакию, Паннонию и Далмацию, Италию, даже в далекую Азию… Это был золотой век. А потом пришел Цезарь, и от всего мира друидам остался один Зеленый Эрин.
Двести с лишним лет назад христианство пришло и туда. И столкнулось с расколотой внутри себя верой, и приняло в себя не изгоев и недовольных, но большую половину исповедников, живых сердцем и умом. Поворот был настолько быстр и решителен, что обошлось без крови. Ирландские священники и епископы, бывшие друиды и бывшие боги, дозволяли прежнее исповедание, запретив на христианских землях только его проповедь.
А потому ревнители старины даже роптать толком не могли. Не на что было. Пока у староверов потихоньку не начали отбирать статус. Книжник со стилом и пергаментом (а то и с новомодным гусиным пером) потихоньку вытеснял из королевского окружения филида-запоминателя. А выученные монахами поэты сочиняли стихи не хуже бардов. И так же потихоньку друид становился отверженным. Некогда высшее сословие, ирландские друиды скатились до того, что мирской закон наравне с лекарями и ведьмами приравнивал их к нетитулованным благородным воинам, ниже всадников. Хотя кое-где они начинали скатываться и на уровень свободного человека.
Безумные слухи, которые нельзя проверить. Торопливые обсуждения, короткие сборы. Болтанка в море, вонь на суше. Страшный греческий корабль в устье Туи. Греки всегда готовы принять любой ирландский корабль за пиратский — если он меньше, медлительнее и зажат в узости. Хорошо, дромон оказался потрепан штормом. И, под конец, слухи о войне богов — сразу обретшие зримое и осязаемое подтверждение. Засыпанный землей тулмен на холме Гвина ап Ллуда. Руины лагеря Немайн, которая уже второй раз поменяла веру. В первый раз — на римскую. А римляне к друидам относились куда хуже христиан. Если не опасались восстания, то на уровне: увидел — убил. Что она утворила с местным божеством, настораживало. И метод действия богини был до отвращения римским. Без почести врагу, без доблести и славы — ни славных поединков, ни громких вызовов. Ни подвигов силы и ловкости, ни ран, в которые пролетают стрелы. Только рассудочный труд и молитва матери Христа над опустевшим холмом. В котором некогда были жизнь и веселье. Валлиец показывал находки из тулмена — обычные вещи, почти как у людей. И оттого запустение холма казалось особенно печальным.
И венцом новостей — известие об отравлении богини. Настороженные лица, оружие, огни. Попытки заснуть под вонючим боком курраха. Ну и какое настроение должно к утру быть у друидов? Конечно, усталость и недовольство у каждого проявятся по-своему.
Один так и не заснул — ходил с капитаном по корабельным делам, прислушивался. Вернулся, ссутулившись вдвое изначального. Хотел поделиться новостями, но товарищи уже спали. Погладил седую бороду. Почесал лысину. Будить не стал. Вместо того добрел до римского корабля. Присел на швартовочную тумбу.
— Кто такой? — окликнули сурово.
— Ирландец. Видите корабль на берегу? Вот с него.
— И знаешь греческий? — голос был уже другой. — Прекрасно! Тебя тоже в город не пустили? Ясно. Ну сиди. Наш капитан с вашим уже договорился — если что, держаться заодно. Ужасная страна! — В голосе звучал затаенный страх. Не перед битвой. Перед чужим.
Друид припомнил молодость. Тогда он мечтал стать воином. Как, наверное, все мальчишки в Ирландии. Не стал, как шесть ирландских мальчишек из семи. Но знания о военном деле оставались.
— Слушай, римлянин, а тебя не вздуют за то, что ты на страже, а со мной болтаешь?
— Нет. Часовые тут отдельно. Молчат. А я просто воздухом дышу. Душно под палубой. А с кормы меня выселили ради пассажиров. Это целого комеса! Впрочем, они там как сельди в бочке. Ничего приятного.
— Ты сказал как ирландец. Или бритт.
— Я сказал как несчастный римлянин, которого судьба заносит в Британию уже второй раз. А мне и первый не понравился. Тут все поставлено с ног на голову. Право, я почти рад, что пока не сошел на берег. Что там интересного? Разве женщины. Но и с ними не все в порядке! В прошлый раз подкатил к одной. А она оказалась… — Римлянин осекся и добавил по инерции: — Теперь и с другими… Слышал новости?
— Слышал. Кричат, что богиню отравили.
— Какую еще богиню? Я имел в виду…
Друид прервал римлянина:
— Ты вообще хоть что-то о старых богах знаешь? Или вы все уже забыли?
Римлянин обиделся:
— В Карфагене? Не скажу за неграмотное отребье, но римлянин образованным почитаться не может, не зная Вергилия и Гомера. Я помню «Илиаду» и «Энеиду» наизусть.
Друид кивнул. Его представление о том, как и что должен знать культурный человек, было сходным.
— Тогда отгадай загадку: о ком речь идет? Воительница. Ездит на колеснице, которую сделала сама. Закрывается кожаным щитом. Бросает огромные камни и дротики. Разгоняет армии людей и не-людей в одиночку или с собственной армией. Эта женщина сведуща в ткацком ремесле и торговле. Осчастливила
