— Пустяки. Не волнуйтесь.
— Вам нужен бинт и йод. Идемте.
Он не стал спорить и на удивление быстро подчинился.
Лиса всегда считала, что руки содержат очень много информации о человеке, и сейчас по ладоням, протянутым ей для лечения, пыталась понять то, что не спешили открывать изменчивые глаза соседа. Странная двойственность была в этих руках — вместе с изяществом длинных пальцев в них чувствовалась скрытая сила. Очень привлекательное сочетание. Одухотворенно-тонкие пальцы, которые могут гнуть подковы. (При всей своей реалистичности Лиса была склонна к преувеличениям, поэтому не берусь подтвердить, что Эрик оказался бы способен на такие подвиги.)
— Не больно?
— Нет.
— Не туго?
— Все чудесно. — Он улыбнулся, и в его очах засияли лучики невидимого солнца. — Спасибо, вы спасли мне жизнь, Лиса.
Девушка промолчала, впервые не почувствовав желания ответить дерзостью на эту ласковую иронию.
Когда Эрик ушел, она вдруг почувствовала легкую досаду. Определить ее источник было довольно трудно. Симпатия к незнакомцу, перерастающая в нечто большее, но пока необъяснимое, легкая улыбка в его глазах, так похожая на лукавую насмешку…
Лиса сердилась на себя за то, что настолько быстро попала под обаяние его голоса, улыбки, дулась на него за то, что он заставил ее почувствовать себя маленькой и слабой, даже беззащитной.
Мысли и чувства девушки оказались в смятении. Позволить себе быть с ним мягкой, доброй и ласковой? Играть в вечную игру женского кокетства, которая всегда была ей противна? Но ей не нужен еще один поклонник, расточающий дурацкие комплименты и желающий видеть в ней хорошенькую куклу. Можно наконец признаться себе, что она ищет нечто большее. Но нет! То, чего она хочет, невозможно определить, измерить, это не большее или меньшее, это другое. Просто другое. Чувство иной чистоты, другого пространства и времени.
Больше всего на свете Лиса желала, чтобы Эрик оказался именно таким, как жаждало ее сердце.
День постепенно гас за окном, и тени, выползающие из углов, становились все длиннее. Эрик стоял на боковой лестнице у распахнутого окна и, облокотившись на подоконник, смотрел во двор. Ветерок с улицы играл светлыми прядями его волос и теребил воротник белой рубашки. На какое-то мгновение Лисе показалось, что он видит не серые дворы и грязные крыши, чуть размытые надвигающимися сумерками. Что его взгляду доступно нечто большее, чем может увидеть она. Он не повернул головы, но как-то почувствовал ее присутствие.
— Лиса. Идите сюда. Посмотрите.
Она подошла, готовясь увидеть скучный пейзаж, но Эрик сумел остановить движением руки ее взгляд, скользнувший было на кучу мусора во дворе.
— Нет. Смотрите на небо. Только на небо.
Девушка посмотрела вверх. Необозримо-далекая прозрачная глубина не была замутнена ни одним облачком. И казалось, что из этой дали на землю непрерывным потоком струится что-то невидимое, пьянящее…
— Так всегда бывает в часы перед сумерками… Небо приближается, — сказал Эрик тихо.
— Приближается… — повторила Лиса и опустила глаза, чтобы встретиться с отражением опрокинутого свода небес в его очах.
Эрик улыбнулся немного печальной, мудрой улыбкой.
— Сейчас не хочется говорить глупости. Правда?
— Не хочется, — ответила Лиса, не в силах отвести взгляда.
— Лучшее, что можно сделать, — молчать. Или говорить только то, о чем думаешь, оставаясь наедине с самим собой. На это отводится совсем немного времени, всего несколько мгновений перед сумерками.
— Почему? — прошептала Лиса.
— Потому что сумерки — краткое мгновение между двумя мирами: дня и ночи. Так же как между реальностью и сном есть миг своих сумерек. Мир, в котором свет и тени переплетаются, меняются местами… почти как сейчас.
— Эрик, вы поэт.
— Нет, я просто пытаюсь почувствовать мир.
— Вы чувствуете его не так, как я.
— Мы очень разные, Лиса. Вы созданы для того, чтобы разрушать старые, сырые дома.
— А вы?
— А я вижу крошечный цветок одуванчика между прогнившими досками, который вы не заметите.
— Вы думаете, я не вижу красоту?
— Видите. Пылающий закат над лесом, античный храм на холме, морской берег, но не серебристую паутинку на кирпичной стене, не ягоду рябины на снегу.
Озадаченная, Лиса молчала.
— Вам не нужна одна свеча. Вы разожгли бы целый костер.
— Нужна! Еще как нужна, Эрик! Пусть всего одна, совсем крошечная, лишь бы это был живой огонек.
— А мне нужен костер, — тихо произнес он.
В какое-то мгновение серый, мрачный дом перестал казаться Лисе серым и мрачным. Наверное, его серость скрашивала тихая радость в ее сердце, которая вспыхивала от любой малости, будь то рыжая кошка или распахнутое во двор окно.
Кратковременные моменты счастья, мгновения, когда Лиса отгораживалась от окружающего, создавая свой собственный мир, который не хотела делить ни с кем и который становился все более реальным после каждой встречи с Эриком. Этот странный, непонятный юноша обладал удивительной способностью пропускать мир сквозь себя так безболезненно и отстранено. Ничто не задевало его, не лишало спокойствия и глубокой созерцательности.
Лиса начинала подозревать, что он видит эту жизнь не так, как все окружающие. Может быть, даже ее саму он воспринимает совсем не такой, какая она на самом деле, — представляет гораздо лучше, чище, добрее. Девушка и не хотела такого обмана, и одновременно желала, чтобы Эрик обманывался как можно дольше. Пыталась играть в себя милую и мягкую, но тут же в раздражении ломала придуманный образ…
— Вы похожи на ангела, Эрик, — однажды сказала она. — Да, на рождественского ангелочка, которого вешают на елку.
Он не удивился, не оскорбился, только уголки его губ насмешливо дрогнули.
— Это впечатление от моей внешней или внутренней сути?
— От обеих, — фыркнула она, — Вот, например, вчера я видела, как вы возились с уличным котенком, кажется, бинтовали ему лапу. Никто из моих знакомых молодых людей никогда не стал бы заниматься ничем подобным.
— Это не делает им чести. К тому же тот котенок очень напомнил мне вас.
— Что?! Я, по-вашему, похожа на бездомную кошку?
Он рассмеялся над ее негодованием.
— Не обижайтесь, Лиса. Вы действительно чем-то похожи. Может быть глазами — яркими, любопытными, высматривающими…
— Что бы стянуть?!
— Да… примерно.
— Ну знаете! Это уж слишком! Перестаньте смеяться надо мной. Неужели вы не видите, что я не
