В комнату вошла Иолата. Ученице Клары совсем недавно исполнилось пятнадцать.
— Как Нора? — спросил ее Йозеф.
Он выглядел уставшим и невыспавшимся.
— Уснула. — Нос у девушки был смешной, пуговкой. — Как рассветет, я попрошу кого-нибудь из города побыть с ней.
Чувствуя на языке вкус мяты и лесных ягод, Шерон постепенно приходила в себя. Указывающие пришли к маяку, когда все уже было кончено, но она все равно была благодарна им за компанию. Ночь выдалась тяжелой, шторм не утихал, и этот ужасный, грязный, неопрятный дом не добавлял ей настроения.
— Кто остался дежурить? — спросила она.
— Подняли с постели Матэуша. — У Клары была приятная улыбка. — Сейчас он делает последний обход. Иолата, налей мне, пожалуйста, кипятка.
Шерон поставила опустевшую кружку на стол:
— Мне надо идти. Я в порядке.
Йозеф коснулся ее лба шершавой холодной рукой:
— Хорошо, ученица. Иди. Тебя все равно не остановишь.
— Ребенок мешает твоей работе, — сказала Клара.
Шерон никак не прореагировала на эти слова, хотя сердце ее болезненно дрогнуло.
— Оставь ее, — нахмурился Йозеф.
— Я всего лишь сказала правду, — отозвалась Клара.
— Правда заключается в том, Клара, что сегодня должна работать ты, а не я. Когда начинается моя смена, я не думаю о ребенке. Ты должна быть очень благодарна, что сегодня я помогла тебе. — Шерон оставалась доброжелательной.
Во всяком случае, внешне.
Она встала из-за стола, взяла лежащий на стуле плащ.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — мягко повторила Клара. — У Указывающих не может быть собственных детей. Наша миссия брать учеников, а не…
— Найли моя. Я о ней забочусь. И покончим на этом.
Шерон застегнула пуговицы, больше не глядя на свою извечную противницу.
Иолата смотрела на нее хмуро, она не любила, когда хоть кто-то сомневается в авторитете ее учительницы. Но Шерон это не трогало.
— Воцлав и Мик тебя проводят, — проронил Йозеф.
— Хорошо. Отправьте кого-нибудь к семье Лухаша. Им надо сообщить.
— Уже сделано. Отдыхай.
Она кивнула и, не прощаясь, покинула кухню. Воцлав и Мик были в холле, возле двери, и, когда Шерон подошла, без всяких слов вышли на улицу следом за ней. Небо медленно светлело, и это было единственным изменением. Ветер не успокоился, грязно-серое море бушевало и ревело, дождь лил как из ведра. Поплотнее запахнувшись в плащ, Указывающая направилась по каменистой тропинке к холму.
В полном молчании люди добрались до города в тот момент, когда до конца ночи оставалось всего несколько минут. Мир стал бесцветным, огоньки за стеклами висящих над дверьми фонарей потускнели и казались жалкими, уставшими, вот-вот грозящими погаснуть до наступления следующего вечера.
Но улицы все еще оставались пусты. Жители Летоса предпочитали покидать дома не с первыми лучами, а только после того, как край солнца покажется над морем.
Возле приметного перекрестка Воцлав окликнул Шерон. Она обернулась, и он спросил:
— Могу я пойти домой? Жена будет волноваться. Уже утро.
— Конечно. Мне осталось пройти переулок. Спасибо тебе за помощь.
Он сумрачно кивнул, обменялся прощальным рукопожатием с Миком и, сгорбившись, поспешил в северный район.
— Я провожу тебя, — сказал ей Мик, и она не стала возражать, хотя стоило ему отказать, чтобы не вселять в него ложные надежды.
Оказавшись на своей улице, Шерон хватило всего лишь одного взгляда, чтобы понять, что случилось. Забыв об усталости, дожде и холоде, она бросилась к своему дому.
Фонарь горел синим пламенем.
— Ауша! — простонала она.
В ней взорвался целый сонм эмоций. Страх, неверие, отчаяние, ужас, боль, беспомощность. Но она была Указывающей путь и взяла себя в руки. Стала твердой, как скала, отринув сомнение и нерешительность. Там была Найли, и ей требовалась помощь.
Шерон решительно, словно тигрица, бросилась к дому, в отчаянии рванула дверь, но та была заперта. Женщина заколотила в нее, уже понимая, что ответа не дождется.
На улице полностью рассвело, наступило утро, и тем страшнее было видеть синий огонек в фонаре.
— Надо сказать Йозефу! Вместе вы… — начал Мик.
— Нет! — зарычала она. — Времени мало!
Гадкий голосок в ее голове сказал, что, возможно, уже поздно, но Шерон гневно приказала ему замолчать.
— Как ты собираешься проникнуть в дом? — спросил Мик.
Она уже снимала плащ.
— Как в детстве, когда мы с Димитром…
— Ты с ума сошла?! — вскричал тот. — Нельзя же…
— Можно! И меня никто не остановит.
— Ветер сильный. Ты можешь не удержаться!
Шерон лишь перебросила сумку себе за спину и положила руки на знакомую кладку. В последний раз она проделывала это лет двенадцать назад, но до сих пор помнила, как следует двигаться.
Если держаться за водосточную трубу, ставить ноги в едва видимые выемки между камнями и быть достаточно ловкой, то, оказавшись на уровне второго этажа, можно потянуть за железную скобу. В последний раз ею пользовались очень давно, и примитивный механизм, поднимающий щеколду, основательно износился.
Напрягая мышцы, со стоном, она вытащила скобу на два дюйма и начала спуск обратно. По дороге ее едва не сорвал порыв ветра. На землю Шерон спустилась вымокшей до нитки и стучащей зубами от холода.
Она отмахнулась от Мика, который попытался отдать ей плащ, ловко, несмотря на длинную юбку, перепрыгнула через низенькую ограду и по голым цветочным клумбам, вдоль замшелой стены, высокой поленницы, укрытой сверху просмоленными досками, бросилась к сараям. Там, в стене дома, была старая, ржавая, закрытая колесом от телеги и прочим мелким хламом металлическая дверца.
Мик в два счета раскидал мусор, и Шерон, встав на колени, распахнула дверцу. Подобные были во многих домах именно для тех случаев, когда дом заперт изнутри, там заблудший и внутрь нельзя попасть ни через двери, ни через окна. Секрет, где поднимается щеколда, знали только жильцы, хотя особой нужды бояться людей ни у кого не было. Город небольшой, все друг друга знают, и воровать, когда надеешься лишь на помощь соседа, в Летосе давно не принято.
Шерон убрала влажные волосы со лба и щек:
— Не входи со мной.
— Их там двое. Или… — Он запнулся. — Трое. Тебе нужна помощь, и ты это прекрасно знаешь.
Она не хотела брать его с собой, но и времени спорить с ним не было. Поэтому сказала: «Решай сам. Там опасно». И на карачках поползла в лаз.
Земляной пол узкой норы, в которой пахло плесенью, сыростью и мышиным пометом, был засыпан давно сгнившей соломой. Раньше Шерон пролезала здесь юрким ужом, и никто, ни Димитр, ни другие ее друзья, не могли угнаться за проворной девчонкой. Теперь же ей пришлось как можно сильнее прижиматься к земле, потому что низкий потолок был совсем рядом.
Преодолев восемь ярдов, она осторожно попробовала поднять деревянный люк у себя над головой,
