хороший тазик набок и, ощерившись в идиотской клыкастой ухмылке, которая получается только у особо умных животных, с ехидцей посмотрел огромными влажными янтарными глазами.
— Серый. Ну в смысле Серый волк — сотрудник диверсионного отдела. Лучший специалист по спасению высокопоставленных лиц и транспортным операциям.
Уже не белый, а красный, с покрытым какими-то бурыми пятнами лицом, Андрей судорожно попытался поправить воротник, запуская таким образом в свой измученный организм еще несколько глотков внезапно спертого и почему-то влажного воздуха.
— Так, смотрим далее. Вот гражданка с метлой. Что она делает в вашем отряде? Вы что, уже совсем с ума посходили — дворников личных заводить? И это в тот момент, когда вся страна напрягает силы и возможности для отражения вероломного нападения немецко-фашистских захватчиков?! Я, конечно, не умаляю твоих заслуг перед трудовым советским народом, капитан, но думаю, товарищи вправе знать, зачем наша краснознаменная армия и, в частности, ее лучшие и самые секретные подразделения держат в своих рядах, не побоюсь такого слова, уборщицу.
Побелевший за спиной Берии Судоплатов пытается что-то произнести и отвлечь таким образом огонь начальственного гнева на себя.
— Товарищ нарком, разрешите, я объясню…
Но прерванный внезапно ожесточившимся голосом Лаврентия Павловича, в котором резко зазвенела сталь, затих.
— С вами, товарищ Судоплатов, и с возглавляемым вами подразделением ми еще разберемся. А сейчас пусть молодой человек отвечает, а ми его послушаем и в тесном товарищеском кругу винесем свое жесткое, но вместе с тем справедливое решение.
— Это вот… Баба-яга… ну… командир звена авиаподдержки нашего отряда… имеет богатый опыт уничтожения стратегических объектов противника в глубоком тылу.
— И позвольте уточнить, молодой человек, кто же входит в состав вашего, как ви висказались, «звена авиаподдержки»?
Рванув резко сжавшийся воротник гимнастерки и пытаясь схватить мгновенно пересохшим ртом хоть несколько глотков спасительного воздуха, капитан прошептал, уже заваливаясь в спасительную тьму обморока:
— Змей Горыныч…
Но давайте пока отвлечемся от кошмаров молодого человека, у нас есть еще несколько секунд, перед тем как он вскочит, обливаясь холодным потом и обводя окружающих бешеными, испуганными, как у загнанной лани, глазами. Давайте потратим их с большей пользой и окинем взором оставшихся любителей поспать при полной луне.
Вот с абсолютно серьезным лицом лежит старшина — Валерий Сергеевич. Или, как его часто называют, Сергеич, крестная мама и папа нашего отряда. Если бы не его организаторские способности и умение «надыбать» нужные вещи из воздуха, то, боюсь, хумансы бы окончательно завшивели и оголодали. Седой сорокалетний мужчина с волевым лицом, покрытым мелкими оспинками шрамов, как он однажды обмолвился на вопрос Олега — трофей с Гражданской, на Перекопе каменной крошкой посекло, снаряд рядом в скалу ударился и не взорвался — повезло.
А вот нам не повезло… хрипя и глотая судорожно сведенным горлом прохладный ночной воздух, с лежанки резко вскочил капитан…
— Что такое, Андрей?
Абсолютно бешеные, не узнающие никого глаза пытаются на мне сфокусироваться, из горла рвутся пока еще не контролируемые фразы, являющиеся продолжением кошмара:
— Товарищ нарком, колхозные поля под Рязанью он жечь не мог и комсомолок из Петрозаводска не воровал…
— Тихо, Андрей, успокойся… это сон… это всего лишь страшный сон… обычный человеческий сон…
— Что? Где я? А… Фу…х! Ну и приснится же такое…
Несколько минут блаженной тишины, пока капитан пытается прийти в себя и сдержать дрожь уже уходящего страха. Несколько минут тишины, залитой лунным светом. Тихий шелест листвы и хриплое, загнанное дыхание хуманса рядом…
— Андрей, как у вас зовется эта небесная странница, так щедро льющая свой ласковый серебристый свет?
— Что?.. А!.. Ну… это луна.
— Луна… Спи, капитан, спи… теперь ты уснешь без сновидений, и пусть тебя разбудит первый радостный лучик веселого летнего солнца… а я еще погрущу… Спи…
Спи…
Qu’ellar Ril’lintarkyorl dos…
D’ja…[2]
ГЛАВА 27
Чунга-Чанга, весело живем!
Чунга-Чанга, песенку поем!
…эти восточные бесконечные леса и болота — шайсе!
Сумасшедшие местные жители, не понимающие ни слова на нормальном немецком языке. Эта мошкара размером с мизинец, звереющая от присутствия нормального немецкого солдата. Компас, стрелка которого крутится, как безумная. Герр лейтенант утверждает, что это потому, что в болоте много железной руды. Сам он до войны жил в Руре и поэтому, думаю, знает, о чем говорит. Одно радует — собаки довольно плотно держат след и ведут себя все уверенней. Скоро мы нагоним этих диверсантов и отомстим им за гибель немецких солдат!
Отодвинув стволом винтовки мешающую еловую лапу, Клаус заметил какую-то вспышку, мелькнувшую в закатных лучах справа от края растянувшегося цепью отряда…
Тихий ветерок, потянувшийся от болота, ласково перебирал черное как смоль оперение стрелы, вонзившейся в правый глаз рядового, овевал грани наконечника, теперь нагло проклюнувшегося из коротко стриженного немецкого затылка, чуть приподняв при этом каску и залихватски надвинув ее на уже бессмысленные глаза, в которых отражался — впрочем, кому какая разница…
— Клаус! Рядовой Майне! Где ты!
Встревоженные голоса, далеко разносящиеся над болотистой белорусской землей, переполошили любопытную белку, уже два часа пытающуюся своим куцым умишком дотумкать, зачем этим людям ходить кругами по вроде бы ровной, пусть и заросшей местности. И самое главное: когда эти двуногие сволочи уйдут от ее заначки, любовно припрятанной в дупле дерева, стоящего в середине вытаптываемого пространства?
Ефрейтор Вальтер Кляйн уже в который раз с надеждой обратил взор на свою собаку Лайзу, все так же трусливо жмущуюся к его ногам. Эта странная и загадочная страна Россия. Немецкому мозгу страшно даже представить существование столь дикой местности, буквально целиком состоящей из гигантских деревьев, непроходимого, дикого, как монголы, подлеска и странной, пружинящей под ногами почвы, покрытой слоем густого влажного мха.
Вдруг собака встрепенулась и с тревогой зарычала на высокие деревья, величественно чернеющие на
