На следующее утро к Олегу с Иришкой заглянул на минутку проходивший мимо Кравченко. От предложения зайти и попить чаю с испеченным вчера вечером Иришкой вкуснющим печеньем Данил Сергеевич вежливо, но твердо отказался, сославшись на то, что спешит.
— Я, собственно, вот за чем, — объяснил он цель своего визита. — Олег, сегодня в шесть у меня будет неформальное такое собраньице. Кое-кто из Штаба: Доцент, Вась-Палыч, естественно, и кто-нибудь еще. Соберется еще несколько человек. Из тех, кто постов не занимает и официальных обязанностей не имеет, но… Так скажем, обладают эти люди некоторым влиянием.
— Вроде тебя?
— Вроде меня, — кивнул Кравченко. — Точно. Приходи, Олег. Ирку твою, — он, будто извиняясь, кивнул девушке, — не зову. А вот ты приходи. Не все тебе будут рады, ну да это их проблема.
— Какая-то политика, — объяснил Музыкант Иришке, после того как гость ушел, боясь, что девушка обидится из-за того, что ее не приглашают.
Однако она отнеслась к этому совершенно спокойно.
— Не имею никакого влияния? Честно говоря, и не хочу. Другие есть, пусть они и влияют. Не всем же быть вождями.
— Так и я не вождь.
— Да? — Иришка испытующе посмотрела на Музыканта. — Может быть, и нет. А может быть, и да. Ты ведь не пробовал?
— И не собираюсь. Но на собрание схожу. Интересно. Глядишь, вставлю словечко-другое, хоть Вась- Палыча позлю. Нравится мне его дразнить.
— Смотри, додразнишься, — вздохнула Иришка.
— Я осторожно. Думаю, и Денис там будет.
— Ну, без этого точно не обойдется.
— Ты чего? Он тебе не нравится?
— Сама не знаю. Какой-то он чересчур целеустремленный. Я еще с докатастрофных времен недолюбливаю всяких молодежных лидеров. У них всегда все по полочкам разложено, все просто и понятно. А в жизни, Олег, все сложно и запутанно, потому что иначе неинтересно. По крайней мере, мне. Не люблю я, Олежка, когда такие вот уверенные в себе мальчики делят мир на понятные кусочки и раскладывают по полочкам. Люблю сама думать, а такие, как Денис, хотят решить все за других.
— Так любой ученый или философ, — задумчиво сказал Музыкант, — стремится разложить мир на кусочки и по полочкам. Чтобы было ясно и понятно. Почему, скажем, Ньютон или Кант — хорошие, а Денис — плохой?
— Да не плохой он! — сердито откликнулась девушка. — Ты, смотрю, и сам как-то все упрощенно понимаешь. Только Кант с Ньютоном — у них, во-первых, все доказуемо, а не с потолка взято. А во-вторых, они не бегают за каждым встречным и поперечным и не говорят: делай, как я. Они, Олег, структурировали информацию и предлагали ее любому желающему для того, чтобы каждый мог подумать сам. А у Дениса — готовые рецепты. Нужно делать так, вот так и только вот так. А если эдак — это не по понятиям. Имей в виду, Олежка: с этим парнем нужно ухо востро держать. Смотри, — она рассмеялась, — с ним даже ни одна женщина жить не хочет.
Музыкант вспомнил свой давешний визит к Денису в тот день, когда они познакомились. Как раз через несколько часов после того, как он впервые встретил говорящую крысу, играющую на флейте музыку, которая лишала людей воли. Точно, тогда еще Олег обратил внимание, что у Дениса в доме не чувствуется женской руки.
— Ты же не намекаешь, что он голубой? — прямо спросил он.
— Да брось ты! Конечно нет. — Иришка звонко рассмеялась. — Просто женщины инстинктивно чувствуют таких типов. До Катастрофы, в устоявшемся и более-менее стабильном мире они ценились, потому что их рецепты давали хорошую такую отдачу. А сейчас другое ценится. Умение меняться. Приспосабливаться. Находить новые выходы. Такие, как Денис, этого не умеют — они прут напролом и однажды напарываются на что-нибудь неприятное. Вот мы это и чуем и не хотим к нему в спутницы жизни. А вообще, Олежка, не слушай ты меня. Я же женщина! Курица — не птица, и все прочее! Я тебе сейчас такого наговорю, такой лапши на уши навешаю — вовек не раскрутишь.
Вечером Музыкант, разумеется, отправился к Кравченко. Посмотреть на политику. Как-то раз, споря с Денисом, он понял, что представления не имеет, какие драки происходят сегодня под ковром, кто в какую сторону тянет одеяло и как вообще это одеяло выглядит. В мире снайпера все было просто: прицелился и выстрелил. Попал или не попал. Убил ты — или убили тебя. Ладно, вздохнул он, посмотрим, как бывает по- другому.
Когда он пришел, большинство уже было в сборе. В квартире было накурено, сизые табачные облака колыхались под потолком. Музыкант поморщился. Он не курил и не понимал, почему курильщики считают своим неотъемлемым правом прованивать любое помещение, в котором они собираются.
Даже по тому, кто где устроился, можно было получить хотя бы приблизительное представление о том, кто как к кому относится. Штабисты оккупировали диван: высокий, подтянутый Доцент в привычных золоченых очочках, похожий на щеголеватого штабс-капитана из старых фильмов про Гражданскую войну; усатый Вась-Палыч, смахивавший на внешне простенького, а на деле — вполне себе на уме, хитроватого и прижимистого колхозного директора; широкоплечая, с невыразительным плоским лицом Бой-баба; немногословный Атаман, который до Катастрофы вступил в какое-то казачье войско и до сих пор по праздникам щеголял иногда в синих штанах с лампасами.
Возле окна на скрипучем деревянном табурете без обивки уселся, привалившись к стене, Денис. В метре от него развалился в кресле бородатый длинноволосый Батюшка — самый настоящий, всамделишный священник. Большинство людей, имевших отношение к церкви, не пережило Катастрофы. Батюшка же быстро забыл о смирении и научился метко стрелять из автомата и ловко драться врукопашную. Нельзя сказать, что у него сейчас была обильная паства. Многим было просто не до Бога, тем более что непохоже было на то, что Богу есть до них какое-нибудь дело.
Правее на стульях сидели двое незнакомых Денису пожилых мужчин. Судя по тому, что стулья стояли близко друг к другу, пожилые мужчины пришли вдвоем. По другую сторону дверного проема сидела смутно знакомая кудрявая рыжая женщина в черных брюках и темно-синем свитере. У противоположной окну стены расположился на полу — видимо, стульев не хватило — молодой парень, ровесник Олега, в скрипучей кожаной куртке-косухе и лысый. Его Олег немного знал. Мишка Панченко после Катастрофы был одним из вожаков байкерской банды, носившей громкое название «Ангелы ночи», но одним из первых пошел под руку Штаба и уже тут развернулся на полную, склоняя бывших товарищей на сторону новых лидеров. Говорят, в тех, кто не хотел принимать власть Штаба, Мишка стрелял не задумываясь. «Ангелы» назначили за его голову немалую награду, но — вот он, Мишка, жив до сих пор, а кто сейчас помнит «Ангелов»? Глориа мунди транзит очень быстро. Только хорошие умирают молодыми, хотя в случае с байкерской бандой все было совсем не так. По крайней мере, хорошими их точно не назовешь.
Как раз в тот момент, когда Олег вошел в комнату, разговор на мгновение затих.
— О чем речь? — поинтересовался Музыкант, воспользовавшись удачно возникшей паузой.
Вась-Палыч скривился, Доцент похлопал его по плечу. Пожилые мужчины обменялись несколькими словами шепотом. Мишка Панченко приветственно помахал рукой.
— Как всегда, — ответил на вопрос Олега Денис. — Обо всем и ни о чем. Называется: Штаб контактирует с общественностью.
— Не сказал бы, что ни о чем, — возразил Панченко. — Про то, что надо выигрывать войну, поговорили. Потом обсудили, что надо войну выигрывать. А затем еще поспорили о том, что войну выигрывать надо. Вот сам посчитай: целых три темы. Неплохо, да?
Полузнакомая женщина ехидно улыбнулась и тоже хотела что-то сказать, но все-таки промолчала.
— Юморист, — пробасил Батюшка.
— Точно, — поддержал его Вась-Палыч. — Этим… молодым… им лишь бы шутить. Им кажется, что все так просто — взял и победил. Похватали шашки — и вперед на танки. Только не получается так, ребятки.
— Вот так и общаемся, — пояснил Денис будто бы для Музыканта, а на самом деле — для всех
