лев возляжет рядом с ягненком, и никто больше не умрет, — как вдруг его снова накрыло.
Он вновь почувствовал… Где-то совсем рядом.
— Что… — начал было Доцент, но Олег, подняв руку, заставил его замолчать.
Голос прозвучал внутри. Он был блеклым, совершенно невыразительным, очень усталым, если не сказать — измученным.
— Привет, супероружие людей.
— Привет, — откликнулся Олег. — Ты же где-то рядом? Судьба нас вновь сталкивает?
— Точно. Ей нравится повторять одну и ту же шутку. Ты, я подозреваю, без своего слухового аппарата?
— Именно. Мне повезло?
— Не тебе. Вам всем. Ты просто не представляешь, насколько вам повезло. Те наши, которых вы только что так доблестно покрошили, были передовым охранением.
— У вас какая-то вылазка? — догадался Музыкант.
— Глубокий рейд по вашим тылам с моим участием. Но сейчас у вас есть все шансы его сорвать.
— Ты расстроен?
— Честно? Уже сам не знаю. Я почти трое суток на ногах. Вымотался донельзя. Вы здорово взялись за дело.
— Ты не поверишь, но мы собираемся выиграть. В смысле, совсем выиграть.
— Может быть, у вас это и на самом деле выгорит. Придешь поговорить?
— Куда?
— Тут недалеко. Я сейчас один. Пообщаемся? Может, у нас больше никогда не получится просто сесть и сказать друг другу что-нибудь.
Олег на мгновение задумался. Ловушка? Да нет, вряд ли. Смысла нет. У Флейтиста было уже столько возможностей разделаться со снайпером, что маловероятно, чтобы именно сейчас ему захотелось довести дело до конца. Разве что из особо изощренной мести: напоследок, перед окончательным поражением, побольнее укусить врага. Ну так и Музыкант не вчера родился.
— Я тебе расскажу про дорогу, — продолжал увещевать Олега говорящий крыс.
Музыкант наконец решился.
— Ладно. Жди.
Он повернулся к терпеливо ожидавшему Доценту.
— Извини. Я ухожу.
— Могу ли я поинтересоваться, куда? — холодно спросил штабист.
— Все за тем же. Крыса, играющая на флейте.
— Ага. — Глаза Доцента обрадовано блеснули в темноте тоннеля. — Значит, ты все-таки решил довести дело до конца?
— Нет, — разочаровал его Олег. — Я не за этим ухожу. Поговорить. И, может быть, я вовсе не буду его убивать.
— То есть? Почему? Объясни, — потребовал штабист.
— Я не стану его убивать, — упрямо повторил Олег. — Если он пообещает не вмешиваться, остаться в стороне, — не стану.
— Олег, — мягко, словно объясняя элементарные вещи ребенку или дураку, сказал Доцент, — ты не понимаешь. Хорошо, ты спасешь ему жизнь сейчас. А что потом? Это уже давно война на уничтожение. Останемся либо мы, либо они, и по всему выходит, что мы побеждаем. Мне тоже не нравится отдавать такие приказы, отправлять людей расстреливать крысиных стариков и жечь огнеметами их, мать этих крыс за ногу, ясли. Но такая жизнь у нас с тобой. И если он останется в живых сегодня, его все равно придется убить завтра. А так как лучше тебя никто с этим не справится, то пойдешь на задание именно ты. Так что к чему эта отсрочка?
Это звучало очень убедительно. Против этого крайне трудно было возразить. Это было чертовски логичным.
И все-таки Музыкант знал, что не все в этом мире управляется холодной логикой. Иногда шампанское достается лишь тем, кто рискует. Этот нехитрый закон понимали многие люди и даже одна крыса, а это означало, что он может оказаться верным.
— Нет, Доцент, — возразил снайпер, — я придумаю выход. Воюйте. Побеждайте. Уничтожайте. У вас это здорово получается. Нет, это не сарказм, это серьезно. Крысы — это враг, здесь все ясно. Если бы это было не так, я бы с ними не сражался. Но сейчас я поищу другой выход.
— Мальчик… — вздохнул Доцент. — Другого выхода нет.
— Я давно уже не мальчик.
— Стой. Я тебе запрещаю.
— Не можешь.
— Ты отказываешься подчиниться приказу?
— Какому приказу? Я не в армии, Доцент. Ты попросил меня — я согласился. Но теперь передумал. Я обещаю тебе, что решу проблему, но другими средствами. Так в чем дело?
— Я не в восторге от того, что ты будешь опять общаться с этой тварью.
— Так ты, — медленно спросил Музыкант, — мне не веришь? Я настрелял столько крыс, что, если все их хвосты связать, получится канат высотой с Эверест. И ты смеешь подозревать меня в предательстве?
— Я уже говорил тебе, что я — политик, — так же медленно ответил Доцент. — Извини за нескромность, но я хороший политик. Поэтому я обязан подозревать худшее. Ты — непредсказуемая величина. Я же люблю величины предсказуемые. Прости, но я такой, какой есть. Кое-кто на этом месте был бы хуже. Черт подери, Олег, да я бы с удовольствием тебе сейчас ногу прострелил, только чтобы ты никуда от меня не ушел.
Спокойно, сказал сам себе Музыкант. Спокойно. Патроны у него кончились, ты же сам видел, как он использовал автомат вместо дубинки. И он его точно не перезаряжал. У Васяни ствол тоже пуст.
— Я тебе такой возможности не предоставлю, — стараясь говорить как можно более непринужденно, сказал он. — Все. Закончен разговор. Я еще вернусь.
— Хорошо, — ответил Доцент.
Он вообще казался вполне умиротворенным, словно они обсуждали что-то совершенно несерьезное — вроде того, кто какое пиво предпочитает.
— Но учти, Олег, что ты делаешь себе только хуже. Теперь я точно буду подозревать тебя во всех смертных грехах. На всякий случай. Не удивляйся, если по возвращении тебе не понравится встреча. И не говори потом, что я не предупреждал. Разве ты не понимаешь, дурья башка, что, даже если ты придешь назад и доложишь, что голыми руками задушил легион крыс, играющих на всяческих музыкальных инструментах, я тебе не поверю. Потому что у меня профессия такая — не верить. Мне будет в страшных снах сниться, что ты их из какого-нибудь гуманизма спрятал где-нибудь в подвале, а потом они там снова размножатся… Как выскочат, как выпрыгнут…
— Хватит, — оборвал его Музыкант, повернулся и пошел.
Больше всего на свете он надеялся, что у Доцента нет какого-нибудь запасного пистолета, который тот в лучших традициях докатастрофных боевиков про американских копов прячет за резинкой носка.
К счастью, у Доцента такого пистолета действительно не было.
Музыкант брел куда-то впотьмах, изо всех сил стараясь рассмотреть, что у него под ногами. Пару раз он уже наступил во что-то противно чвакнувшее под ботинком, липкое, тянущееся, скользкое, и ему даже не хотелось думать, что это могло быть. Олег несколько раз сворачивал то налево, то направо и, откровенно говоря, совершенно не был уверен, что сможет выбраться обратно без посторонней помощи. Так что Доцент, намекавший ему на то, что возвращаться не стоит, мог бы и не тратить слов. Снайпер легко мог остаться в подземных тоннелях навеки, стать бестелесным призраком — из рода тех, которыми кишели древние легенды. Буду ходить по подземельям и насвистывать песенки, мрачно подумал он, запнувшись и хватаясь рукой за сырую стену. Иногда он слышал вдалеке отзвуки перестрелки, гулкое эхо гранатных разрывов — это не давало ему забыть, что идет война.
