Беру все на себя

— И через это князь Вячеслав Владимирович нашему воеводе златую шейную гривну пожаловал.

— Э?.. Ишь ты, едрить тя в грызло…

Пока Егор с Семеном обменивались язвительными репликами, Мишка прислушивался к тому, что творится на Припяти. И понимал, что бесполезно — протоку, в которой были укрыты трофейные ладьи, отделяло от основного русла довольно приличное расстояние, да еще и заросшее лесом, но все равно не мог удержаться — прислушивался.

«Как там у Демьяна? Хотя Арсений, конечно, присмотрит, глупостей натворить не даст… А может быть, полочане в Припять и не вылезут, уйдут к Пинску? Погодите, сэр, какая-то у вас только что мысль интересная мелькнула… очень, между прочим, показательная. Да! Вы обратили внимание, как ваши собеседники отреагировали на ваш пассаж „У татей, хоть простых, хоть княжьих, ухватка всегда одинаковая?“ Вот именно! Никак не отреагировали — восприняли как само собой разумеющееся! Каково? Сказано „княжьи тати“, а народ безмолвствует! Вам, сэр Майкл, это ничего не напоминает? Ага! Совершенно справедливо, позволю себе заметить, — напоминает, практически копирует, ТАМОШНЕЕ отношение населения к ментам от так: девятьсот лет разницы и… никакой разницы! Простите великодушно за невольный каламбур. Но тогда… получается, что „адмирал Дрэйк“ Ваньку валяет — все ему известно и понятно… Хотя нет. То, что систему может победить только другая система, ему и в голову не приходит… как ТАМ — отмахаться от ментов можно фээсбэшной или депутатской ксивой или чем-то подобным — знаком принадлежности к другой системе, не менее сильной. Что ж, тогда дальнейший разговор понятен, никуда вы не денетесь, „сэр Фрэнсис Дрэйк с отверстием в интимном месте“».

— А как вы думаете, не тяготится ли князь своей зависимостью от мнения дружины? — спросил Мишка сразу всех собеседников, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вроде бы полновластный правитель, землей повелевает, суд и расправу чинит и… все прочее, что князьям надлежит, но всегда приходится ему помнить, что дружина может сказать: «Без нас решил — без нас и верши». А по любому важному делу — пир устраивай да мнение дружины выслушивай. И постоянно от людей своих слышать: «Дай, дай, дай!» Дай злата, дай власти, дай безнаказанности, дай гордыню потешить, и чем больше даешь, тем больше хотят…

— Ой, бедняжка! Нам чего теперь, дырка сзаду, поплакать над тяжкой княжьей долей?

— Плакать ни к чему, а вот подумать было бы полезно! — не принял Мишка язвительной тональности, раскрутившейся по ходу препирательств между Егором и Семеном. — Вспомнить, к примеру, что ты делаешь, когда у тебя ладья или насад при погрузке излишне на один борт кренится?

— Тьфу, балаболка! Ладья-то тут при чем, дырка сзаду…

— А все-таки, что делаешь?

— Чего, чего… груз перекладываю, чтобы…

— Чтобы, значит, противовес был?

— Нет, дырка сзаду! Чтобы за борт груз выпал! — Похоже, «адмирал Дрэйк» начал дозревать до аргументации типа «сам дурак». — Что ты дурь-то всякую…

— А что может стать противовесом, если дружина ладью княжьей власти на один борт кренит?

— Э?..

— Наша тысяча, — негромко, но очень весомо и неожиданно для собеседников вставил Треска. — Которая из сотен слагаться будет.

«Сэр, вы это слышали? НАША! Ай да мэтр Треска! То-то он род оседлал — политику сдержек и противовесов на интуитивном уровне сечет!»

— И этот туда же! — Семен шлепнул ладонью по доскам кормового настила. — Нам только и дела, что княжьи заботы разбирать, дырка сзаду! Своих собственных нам мало уже! Вы каким местом думаете- то?..

— Да уж, вестимо, не тем, в котором дырка! — не дал Семену договорить Мишка. — А чем мы, по- твоему, сейчас занимаемся? Набег на Туровские земли отбиваем! Как раз то, что должен был бы сам князь с дружиной делать. Но он же с братьями в Степь ушел.

— Ну и что?

Семен Дырка, несомненно, уже все понял и сопротивлялся только из упрямства, а может быть, просто хотел, изображая горячность, выжать из Мишки побольше информации, но разговор-то велся не только для него, а и для Трески, хотя и тот тоже, надо понимать, прекрасно видел, к чему клонят Мишка и Егор.

— Ну и то! — немного повысил голос Мишка. — Коли дружина спросит Вячеслава Владимировича Туровского: «Кто ты без нас?», — он может смело отвечать: «Князь!», — ибо есть у него, кроме служилой дружины, земская — от земли Погорынской. Нет! — Мишка выставил ладонь в сторону собравшегося что-то сказать Семена. — Без ополчения, с одной только дружиной князь прожить не может — это значит, что его земля не приняла, «путь указать» могут, или другой князь со стола сгонит. Но у нас-то не просто ополчение получится, а ПОЛК Погорынский! Кованая рать, ни умением, ни оружием, ни доспехом служилой дружине не уступающая. Да еще пешцы. — Мишка ткнул указательным пальцем в сторону Трески. — Да еще и ладейная рать. — Указательный палец уставился на Семена Дырку. — А с этим у князя Вячеслава и вовсе кисло — нету у него ладейной рати, на купеческих ладьях дружину возит, если нужда приходит.

Насчет последнего пункта Мишка вовсе не был уверен в своей правоте, но собеседники-то были информированы еще хуже, так что особого риска не предвиделось.

— А коли есть у князя противовес дружине, власть его этим только укрепляется. Сразу же слабеют руки, которые его то и дело за полы хватают и свободно шагать не дают, ибо появилась этим рукам замена.

— Вот так-то, други любезные. — Егор пристально глянул поочередно на Семена и Треску. — И обижать нас в таком разе князь своим людям не даст — нужны мы ему. Любовь и согласие с нами князю требуются. Одна беда — с чего ему быть уверенным в нашей верности? А ну как вознамеримся ему «путь указать»? Одно дело — сейчас мы Туровские земли защитим, а другое дело — как бы не сказали: «Без тебя отбились, так зачем ты нам?»

— И что? — Вот теперь в голосе Семена зазвучала искренняя заинтересованность, а не желание раззадорить собеседника. — Как князя в том уверить?

— Да очень просто! — Егор ухмыльнулся и пожал плечами. — Показать, что воевода Корней Агеич держит тысячу Погорынскую под своей рукой твердо — без своевольства и пререканий. Воевода, который князем Вячеславом обласкан и златой гривной пожалован. Мол, ныне мы ту гривну отработали — земли твои от напасти защитили, а будешь с нами и далее по-доброму, отслужим не единожды и сторицей.

«Ничего себе! „Без своевольства и пререканий!“ И это звучит из уст сочувствовавшего бунтовщикам десятника, которому лорд Корней полбороды секирой отмахнул! Блин, что с людьми карьерные перспективы делают!»

— Так что думали мы посмотреть, получатся ли у нас две сотни для Погорынской тысячи — Огневская и… — Егор вопросительно глянул на Треску.

— Уньцевская! — отозвался на невысказанный вопрос дрегович.

— Да, Огневская и Уньцевская. Но, не выходит… пока. Сказать воеводе с уверенностью мы ничего не можем, а коли нет уверенности… так и вовсе ничего нет. Вот так.

— Это почему же? — возмутился Семен. — Да что вы знаете, чтобы так вот судить?

— Знаем, Семен Варсонофьич, знаем, — отозвался Мишка. — Кабы не знали, не стоять бы сейчас Ратному на своем месте, да и вообще не быть. Ты не подумай чего плохого, мы к тебе со всем уважением. Ты и ладейщик изрядный, и не робкого десятка — не смылся же от Пинска на первой же ладье, до конца там был. Да и в бою себя выказал, хоть и ранен был… но мало этого. Не обижайся, но мало.

— Чего ж вам еще-то? Ну я прям не знаю… дырка сзаду! Ты что, смеешься?

Ответить было что. Мишка собрался процитировать Великую волхву — об умении сохранять достоинство в любых обстоятельствах, привести в пример Треску — в трудный час принял на себя ответственность за род, не торгуясь и не спрашивая, какая ему от этого выгода… да много еще можно было бы сказать. Мишка уже набрал в грудь воздуха, но с берега вдруг донесся крик Роськи:

— Минька!!! Ми-и-инь!!! Митька нашелся!!!

Вот тут его не смог бы удержать на месте не только предостерегающий взгляд Егора, но даже и попытка все троих собеседников хватать руками. Мишка сиганул на берег прямо с кормового помоста, упал,