Гиппос хитро придумал: никто не будет интересоваться судьбой простого чаровника. У того не могло быть ни ценных вещей, ни важной информации. Согласно заключению целителя манонасос будет качать ману, как из слабого чародея. За один раз все высосать нельзя, иначе долго будет идти восстановление. Так система построена: откачка идет до черты, которую определяет целитель, а больше – если только чародей заерепенится. Конечно, попробуй узник освободиться, «ошибка» в определении уровня сразу бы открылась. Но и в худшем случае горе-целителя за это только лишь попросили бы с работы. Артефакты стоили дороже возможных потерь, чародей был в коме. Это давало Гиппосу неплохую фору. Толлеус тут вроде бы ни при чем. Документы составлял не он, артефакты не присваивал. Вот только не могло же, в самом деле, статься, что за столько лет чародей так и не очнулся, а сам настройщик настолько пренебрегал своими обязанностями, что опытным путем не вычислил уровень маны чародея? Хотя такой вариант и мог бы объяснить, откуда у пленника взялись силы для побега. Так что найти и допросить старика надо обязательно.
Гиппоса увели, и комиссия вернулась к обсуждению. Говорить об артефактах ни у кого уже не было ни сил, ни желания: интереса столичных искусников хватило лишь на первые три раза. Сейчас был уже пятый или шестой. Грузный искусник, председатель комиссии, тяжело вздохнул и начал:
– Замечает кто-нибудь некую исключительную особенность троих сбежавших?
Под взглядом грозных очей председателя искусники отводили глаза. Наконец выискался один смельчак.
– Все из Оробоса и все достаточно высокого уровня, – сообщил он с ухмылкой общеизвестный факт.
Тристис усмехнулся уголками рта: похоже, внутри комиссии свои трения. Председатель нахмурился. Все же «съел» подначку и возобновил опрос. Когда очередь дошла до Тристиса, он не моргнув глазом заявил:
– Мы ищем их общую исключительность. Похоже, ее нет. Может быть, стоит поискать что-то индивидуальное? Не что объединяет, а что отличает от других?
Идея председателю понравилась. Он предложил ее обсудить. Ответы посыпались как из рога изобилия, но все касались только Повелителя Чар. Круг закончился, и председатель с укором спросил:
– А другие двое? Неужели ничего особенного?
– Единственная женщина среди заключенных, чем не особенность… – вновь подал голос давешний шутник.
Искусники за столом улыбнулись, но ответ очень не понравился единственной женщине в составе комиссии.
– По словам тюремщиков, она единственная всегда была в сознании! – зло выкрикнула она. Похоже, разгоралась ссора.
– А действительно, почему за столько лет она не стала овощем? – удивился Тристис.
– Женщины выносливее мужчин, это неопровержимый факт! – ответила искусница, не сбавляя тона.
– Я и не спорю. – Тристис, желая ее успокоить, поднял руку. – И все же в других тюрьмах, насколько я знаю, женщины чаще мужчин сходят с ума. Здесь такого не случилось. И Повелитель Чар остался в своем уме, хотя абсолютное большинство заключенных расстаются не то что с рассудком, но и с жизнью лет через десять. Факт интересный. Вдруг он сможет пролить свет на обстоятельства нашего дела? Правда, сейчас меня волнует иное. Что послужило толчком к выходу из комы Повелителя Чар? Когда это произошло на самом деле? Если верить персоналу, таиться длительное время он просто не мог. Значит, очнулся недавно. Многолетний срок своего заключения лежал бревном. Но ни один целитель не даст гарантии, что сможет вывести пациента из этого состояния. Даже при наилучшем уходе, я консультировался по этому вопросу. И не только у нас, с этим утверждением полностью согласен профессор Таблитикус из столицы.
Тристис сделал театральную паузу.
Члены комиссии мудро покивали. Профессор Таблитикус был не только ректором Академии целительской направленности, но практикующим целителем. Его услугами не брезговало пользоваться и близкое к императору окружение. Возможно, и сам император, но об этом разговаривать было нежелательно.
– И что же говорит профессор Таблитикус? Может он дать хоть какое-то объяснение подобному феномену? Насколько помню, мы рассмотрели целый список плетений, которые могли бы, пусть косвенно, способствовать выводу пациента из комы. Однако никакие плетения вообще не применялись! – Председатель комиссии скептически приподнял бровь, словно предлагая сыщику удивить его.
– Беседа с ним натолкнула меня на один вопрос, который мы еще не задавали целителю тюрьмы! – Тристис побарабанил пальцами по столу, купаясь во всеобщем внимании. – Возможно, организму просто не хватало сил, чтобы мозг очнулся. Я бы хотел, с вашего позволения, спросить тюремного целителя о питании заключенных!
– Действие амулетов еще не закончилось, но мне кажется, старик не выдержит… – Председатель комиссии хмурился, прикидывая риски.
– Нет-нет-нет, не старого целителя! – Сыщик покачал пальцем. – Гиппос уже года два на заслуженном отдыхе. Я хочу спросить нынешнего!
– Юнца? Его сегодня не планировали допрашивать, так что амулетную обработку с ним не проводили. Если начать прямо сейчас, то к вечеру он будет в кондиции.
– Ничего. Думаю, я вполне смогу получить ответ на свой вопрос, даже когда он в ясном сознании, – самоуверенно пообещал Тристис.
Председатель нахмурился, но кивнул:
– Попробуй! – И добавил, обращаясь к охранникам: – Приведите Касандроса!
Конвоиры отправились выполнять поручение. Тристис же успел поймать на себе несколько неприязненных взглядов. Местный выскочка не нравился многим.
Новый целитель не был совсем уж юн, в таком возрасте люди заводят семьи и рожают детей. Просто парень не так давно закончил Академию, поэтому и воспринимался маститыми искусниками как зеленый юнец. Без действия амулетов он выглядел иначе: взъерошенный, испуганный, все время озирается по сторонам.
– Я задам тебе несколько вопросов, и в твоих же интересах ответить на них правдиво, – выговорил Тристис стандартную для допросов фразу.
И все же привыкшие к использованию амулета правды искусники поморщились.
– Итак, были ли изменения в рационе пленников за последние несколько месяцев? – сразу перешел к делу сыщик.
– Рацион пленников жестко регламентирован и не менялся, – выпалил целитель.
Со стороны комиссии Тристис уловил чей-то смешок, но не обратил внимания. Он был в своей стихии: за последние годы привык допрашивать людей вот так, без помощи уникальных артефактов. Внутренним чутьем он уловил, что Касандрос ответил слишком поспешно, с облегчением, будто боялся совсем иного вопроса. Только какого?
– Посмотри на меня! – Тристис подошел к целителю. Заглянув в глаза, понял, что не ошибся. – Послушай меня, парень! – Теперь Тристис говорил мягко. – Сам понимаешь, ситуация очень сложная. Мы знаем, ты что-то скрываешь. Мы из тебя вытрясем это – средства есть. Вот только тебе они не понравятся. Согласись: обидно стать овощем в твоем возрасте, когда жизнь только началась. Поэтому расскажи все, что ты знаешь, о чем догадываешься и, самое главное, что скрываешь. Возможно, тебя ждет тюрьма. Но альтернатива гораздо хуже…
Касандрос был подавлен. Молчал, опустив глаза. В его ауре будто крутился смерч. Сыщик знал – осталось надавить совсем чуть-чуть. Шугануть сильнее – и подследственный может впасть в ступор. Лучше поманить калачом.
– Если ты будешь с нами откровенен, к тебе отнесутся с предельной мягкостью. Думаю, председатель комиссии меня поддержит. – Тристис оглянулся, и председатель согласно кивнул. – В конце концов, вспомни, что ты служишь империи! – резко бросил он. – Империи, которой ты присягал!
Последнее Имаген сказал скорее для красного словца. Допрос протоколируется, поэтому хорошо ввернуть что-нибудь пафосно-патриотическое – столице такое должно понравиться. На удивление, именно
