— А я, выходит, дурачок, — делано рассмеялся Кай.
— Наверное, — не поддержала смешок девчонка. — Его убили, кстати. Дурачка убили тати. Таких убивают сразу. Не как врага, а ради шутки.
Следующим утром Кай почувствовал запах дыма. В дым вплетались запахи репы, мясного бульона, смолы и чего-то еще нехорошего. Когда спутники выбрались на холм, то разглядели внизу у речушки три дома. Дым поднимался над одним из них и над приземистой банькой, что стояла вовсе в низине. Кай с тоской посмотрел на неуклюжие снегоступы, на ноги, до колен облепленные снегом, и решительно направился к крайнему дому.
— Стой, — остановила его Каттими у ворот.
— Что не так? — не понял Кай. — Следов нет, лошадей у коновязи нет, значит, гостей у хуторских нет. А местный народ тут хлебосольный, мне уже приходилось просить ночлега.
— Допросился? — поинтересовалась Каттими.
— В следующей деревне, — признался Кай.
— Они обращены, — сказала Каттими.
— Обращены? — не понял Кай.
— Призваны, приделаны, приняты! Закрой глаза, — попросила девчонка. — Ты же всегда закрываешь глаза, когда хочешь что-то рассмотреть? Их обратили недавно, наверное, с неделю назад, они еще не успокоились. Приглядись.
Кай закрыл глаза. Ничего он не мог разглядеть в этот раз. Не было ни паутины приворота, ни того запаха магии, который он чувствовал всегда, слышал, словно где-то возле уха тренькала туго натянутая струнка. Не было ничего. Три дома и банька представали черными силуэтами, но в одном из трех домов и баньке подрагивали еще более черные пятна. Пять и три. Непроглядные, словно отверстия в черной ткани, натянутой над бездной.
— Пятеро в доме и трое в баньке, — устало проговорила Каттими. — Их уже нет.
— Мертвые? — ужаснулся Кай.
— Нет. — Она посмотрела на него так, словно только что выбралась из сырой ямы, в которой провела без света и пищи множество дней. — Знаешь, тогда, во дворце урая, я заглянула слишком далеко. Когда я пила кровь, я впустила в себя слишком много. У меня такое чувство, что я смотрю на все из-под земли. Понимаешь?
— Я вытащу тебя, — пообещал Кай.
— Попробуй, — просто сказала девчонка. — Они не мертвые. Но они уже не люди. Не приделанные. Просто все человеческое в них стерто. Совсем. Осталось только звериное. И то, что заняло место человеческого. Наверное, теперь это будет так. А может быть, тот, кто приделывает, теперь торопится? Призывает нужных, а остальных просто обращает в зверей?
— Посмотри, — протянул руку Кай. — Ты видишь? Труба над вторым домом? И конек крыши.
Она кивнула. Снег нависал над всеми домами высокими шапками, но сугроб над вторым домом был ниже, словно кто-то пытался его расчистить. Расчистить пытался сверху, снес часть трубы, проломил конек, словно повредил дому спину.
— Пангариджа? — спросила Каттими.
— Не знаю, — пожал плечами Кай и решительно ударил ногой по воротам. — Я слышал еще и о летуне Хартаге. Он, правда, вроде бы где-то с Харой…
В ответ на удар в ворота дверь дома распахнулась. На занесенном снегом крыльце появился седой сгорбленный дед, приложил ко лбу кривую ладонь, всплеснул руками и побежал по сугробу к путникам.
— Босой бежит, — шепнула Каю на ухо Каттими.
Он видел и сам. Дед бежал по снегу босым, смешно размахивал руками и что-то беззвучно кричал, открывал щербатый рот. Когда он приблизился на расстояние двадцати шагов, Кай разглядел вымазанные в крови овчинный жилет и рубаху, обгрызенные до кости пальцы на руках и муть, непроглядную муть в глазах. Охотник сдернул с плеча ружье и, не вынимая его из чехла, дернул за спусковой крючок. Выстрел раздался почти в упор. Дед осел в снег, удивленно крякнул, поднес огрызки пальцев к груди, макнул их в расползающееся кровавое пятно, облизал и с блаженной улыбкой откинулся навзничь.
— Что это? — чуть слышно пролепетала Каттими.
— Пагуба, — зло ответил Кай и, сбросив чехол, вскинул ружье к плечу.
Прогремел второй выстрел, и вышедшая вслед за дедом на крыльцо бабка, одной руки у которой уже не было, вместо нее торчала кость, повалилась на заснеженные ступени. Из двери показались какие-то странные существа, может быть даже дети, превратившиеся в зверят. Они подхватили бабку и потащили ее в дом, впиваясь зубами в ее лицо и тело уже на ходу.
— Это уже не расколдуешь, — прошептала Каттими, сбросила с плеч лук, мешок, вытянула одеяло и стала рвать его на полосы. — Разведи огонь. И достань масло, у тебя бутыль.
Кай шагнул к занесенной снегом копне, выдернул пласт сена, бросил его на тело старика. Защелкал огнивом.
— Все проще. — Каттими опустилась на колени рядом. — Учись. Нужно делать вот так.
Она сплела заклинание у него на глазах. Произнесла несколько слов, соединила ладони, прикрывая магию от случайного пригляда, а когда разъяла их, то он понял, почувствовал, разглядел кольцо в левой руке и шар в правой. Всего-то и осталось, что бросить их друг в друга над приготовленной пищей для огня. Сено занялось пламенем немедленно.
— Прабабку моего отца распяли на дробилке за такой фокус, — пробормотала Каттими. — Думаю, что теперь бы я сумела сжечь так все три дома даже издали, но времени много бы потратила, да и сил. И слишком заметно это стало бы для Пустоты.
Она намотала смоченный маслом лоскут на стрелу, наложила ее на тетиву, ткнула в костер и запустила плавно по дуге вверх, чтобы не сбить пламя. Та воткнулась в торчащую из-под шапки снега солому. Потянуло сизым дымком, затрещало пламя. И еще три стрелы повторили путь первой. Дымом занялись прочие дома и банька.
— Уходим, — сказал Кай.
Следующая деревня, в которой охотник однажды нашел ночлег, располагалась в двух лигах. Еще издали спутники расслышали крики, а когда выбрались из-за края леса, разглядели схватку. Не менее двух десятков большеруких воинов в привычных для кусатара шубах наседали с пиками на десяток селян или занесенных непогодой в глухую деревню горожан. Дымов над деревенькой не было, дома были прикрыты снегом точно так же, как и сожженный Каттими хутор, но здесь, возле огромного сенного сарая, снег был утоптан, словно на деревенской торговой площади.
— Таркаши! — вдруг оживилась Каттими. — Посмотри! Таркаши среди селян!
— Точно! — воскликнул Кай.
Орудующий топором здоровяк был тем самым купцом, что разделил с Каем дорогу от Кривых Сосен до Кеты.
— Придется стрелять в спину, — заметил Кай и приложил ружье к плечу.
До схватки было около двухсот шагов, но кусатара задергались только после того, как в снег повалился их третий сородич, в то время как противная сторона принялась наседать на тати уже после грохота первого выстрела. За минуты отряд тати сократился до десятка воинов, которые начали пятиться и вскоре рванули к ближнему лесу. — Лыжи, — заметил Кай, выцеливая очередного тати. — У них широкие лыжи, подбитые мехом. Не догоним. А ведь могут привести подмогу, могут.
До припорошенных снегом елей добрался только один кусатара. Да и тот, скорее всего, поймал пулю в спину. Последний выстрел оставшиеся в живых селяне встретили дружными радостными воплями.
— Вот уж кого не ожидал увидеть, и кому был бы рад при всякой встрече! — распахнул объятия Таркаши. — А уж при такой — впору на колени упасть и кланяться!
— Не стоит, — усмехнулся Кай, потирая помятые здоровяком ребра и окидывая взглядом его воинов. — Я смотрю, все тем же отрядом ходишь?
— А я смотрю, что ты не ошибся в выборе подруги? — подмигнул Каю Таркаши и тут же стал серьезным. — Да. Ходим все тем же отрядом, хотя как видишь, пятеро моих ребят осталось, остальные
