гиенцы. Даже палхи с великим трудом могут с ними совладать. Самая короткая дорога на юг — через Намешу.
— Значит, нам с той стороны пока ничего не может угрожать? — заключила Каттими. — Сколько отсюда до моста через Бешеную?
— Два дня пути, — сказал Кай, наклонился, погладил по шее лошадку. — Или день. Но эту дорогу я знаю. Пройду по ней даже с закрытыми глазами.
— Ты знаешь, что нужно делать, — сказала Каттими.
Отсюда, с витка горной дороги, до стоявшего на утесе колдуна было не менее трети лиги. Чуть более трехсот шагов по прямой. Можно было различить даже блеск золотых шнуров и множества амулетов, украшающих одежду Аиша. Был отчетливо различим каждый изгиб рога в его руке. Только причудливая вязь заклинания казалась неразличимым узором, но Кай помнил, что последний завиток ее, имя, располагался в самом тонком месте — между губами и сжимающей рог ладонью.
Кай слез с лошади, взял ружье, подошел к обрыву, лег на снег, положил ружье на заледенелый камень, приготовил лучшие заряды. Остаток из запаса, переданного ему еще Шарни. Холодный ветер то налетал порывами, взметая снежную пыль, то затихал. И в перерывах между порывами ветра Аиш подносил к губам рог и дул в него.
— Давай, зеленоглазый, — затаила дыхание Каттими.
Кай прижал приклад с дарственной надписью к плечу, зачем-то произнес имя брата, потом имя отца, имя матери, вспомнил слепого Куранта, приемную мать, рыжебородого названого брата Хараса, сестру, больше чем сестру, Негу, вспомнил истерзанное лицо последней ишки — Аси, прищурился и потянул за спуск. Выстрел показался сухим щелчком и не был бы заметен, если бы именно он не оборвал очередной поток колдовского воя. Пуля перебила основание рога и, наверное, разворотила рот колдуну. Следующая разорвала Аишу запястье левой руки и унесла рог в пропасть. Войско замерло. Завопили, завертели головами лами. Зарычали кусатара. Заухали мейкки. И лишь едва успел издать первый звук истошного клича-воя Аиш, как третья пуля вошла ему в гортань и вышибла его из седла.
— Там ущелье глубиной в полторы сотни локтей, острые камни и бешеный поток внизу, — сказал, вставая на ноги, Кай. — И никакого покоя всякому пловцу до самой Хапы.
— Уходим! — крикнула Каттими, отбивая мечом замедлившуюся на излете стрелу. — Не стоит испытывать судьбу!
— Только этим и занимаюсь лет так с шести, — буркнул Кай, запрыгивая в седло. — Вперед.
Подарок Таркаши получился и в самом деле бесценным. К наступлению темноты Каю казалось, что скорее он вывалится из седла, чем хотя бы одна из подаренных гиенцем лошадок оступится. Раза три им приходилось пролетать через разграбленные горные селения, один раз на окраине деревушки у перегородившей дорогу жерди обнаружился дозор из троих кусатара с боевыми топорами, но, видно, тати не ожидали увидеть на этой дороге хотя бы кого-то, кроме своих же воинов. Клинок черного меча легко снес голову длиннорукому стражнику, а двое других даже не успели подняться со стоявшей под войлочным навесом скамьи, как лошадки перелетели через жердину и продолжили путь. Ночью небо заволокли облака, начал идти снег, вдобавок из ущелий наполз туман, но лошади продолжали скакать, словно вовсе не знали, что такое усталость.
Они остановились ранним утром за сто шагов от моста. В туманном месиве под грохот бьющейся с морозом в пропасти Бешеной у каменных надолб в виде все тех же лошадиных голов суетились большерукие фигуры. Кай выдернул из чехла ружье и выстрелил. Одной фигурой стало меньше. Наверное, шум реки заглушил выстрел, потому как прочие стражники столпились у края пропасти, видно недоумевая, что заставило их соратника пуститься в зимнее плавание с такой высоты. Следующий выстрел уменьшил стражу моста еще сразу на двух кусатара. Оставшиеся двое наконец поняли, что беда вышла из-за их спины, и бросились бежать, но были подстрелены через пару десятков шагов. Один получил пулю в спину, другой стрелу. Когда спутники выехали на мост, подул ветер, и Кай разглядел сразу все — и заснеженную дорогу к перевалу за рекой, и клокочущий в пропасти водяной поток, и весь каменный мост шириной в десять локтей, изогнувшийся между двумя утесами промороженной дугой.
Каттими остановила лошадь в самом высоком месте моста и принялась чертить какие-то линии.
— Ты хочешь сломать мост колдовством? — вытаращил глаза Кай.
— Ты думаешь, что я и в самом деле всесильная ведьма? — прошептала Каттими. — Нет. Я всего лишь хочу ослабить кладку. Да не весь мост, а на пару камней, чтобы заложить заряд.
Кай смотрел на девчонку с восхищением. Весь день он оглядывался на нее, все ждал, когда нужно будет назначить отдых или даже подхватить валящееся из седла бесчувственное тело, но сил у нее словно прибывало с каждой лигой. Вот и теперь она резво вычертила какие-то линии, так же резво надрезала предплечье себе, трижды плюнула и устало подмигнула Каю:
— Ты будешь смеяться, но примерно вот так насылается легкая порча. Ну к примеру, чтобы молоко у соседки скисло или кабанчик перестал набирать вес.
— Иногда мне кажется, что смотрители вовсе не были бездельниками, — натянуто рассмеялся Кай.
— Ну я-то подобный рисунок не вычерчивала пока, — вздохнула Каттими, — но смерть на дробилке в любом случае страшнее, чем скисшее молоко.
— Сколького я о тебе еще не знаю, — заметил Кай.
— Осторожнее заглядывай в пропасть, осторожнее, — погрозила ему пальцем девчонка и с тревогой вздохнула, прежде чем закрыть глаза и начать ворожбу. — Главное, чтобы никто не заметил, не почувствовал мой наговор.
Она управилась за минуту. Сам Кай никакого колдовства не заметил, так, словно чуть-чуть изменился цвет одного из камней в кладке моста, но именно этот камень удалось без особых трудов выковырнуть наружу. Кай забил в образовавшееся отверстие мешок с порохом, разрезал его, опустил руки в холодные черные крупинки, набрал пригоршню и стал пятиться, оставляя за собой пороховую дорожку. Потом вернулся, придавил мешок камнем, пробежался до края моста, где Каттими держала лошадей, высек искру, выпрямился, чтобы проследить, как убегает к пороховому заряду шипящая вспышка, как вдруг понял, что она погасла.
— Хватит забавляться, — донесся уже знакомый голос.
— Вот, — прошелестела, прохрипела, прошептала на ухо Каю Каттими, сунув ему в руки ружье.
Пангариджа словно появился из воздуха. Может быть, он спустился из облаков, может быть, вылетел из-под моста, но Кай увидел его только в тот момент, когда слуга Пустоты притушил сапогом или когтистой лапой огонь за половину локтя до мешка с порохом.
— Хватит забавляться, — повторил Пангариджа и расправил крылья.
Тяжесть подкосила колени охотника, руки налились свинцом. Даже щеки и веки обвисли, словно служили его плотью уже тысячи лет. Но сзади к охотнику прижалась Каттими. Обняла его тонкими руками, прижалась горячей грудью к спине, прошептала чуть слышно:
— Держись, Луккай.
Он выстрелил раз, другой, третий. Пули входили в лицо, в грудь, в шею Пангариджи. Тот вздрагивал, но не двигался с места, только все кривил серые губы в усмешке, а потом плюнул, и в десяти шагах перед ним зашипела, засверкала и тут же застыла лужица свинца.
— Это все, что ты можешь, мальчик? — прогудел Пангариджа. — Отдай мне девчонку и можешь убираться по своим делам. Или придумаешь еще что-нибудь?
— Держись, Луккай, — повторила за спиной Кая Каттими, хлюпая носом.
Все-таки руки были невыносимо тяжелы. Если бы не Каттими, которая казалась скалой, горой, стеной несокрушимой крепости, Кай бы точно превратился в лужу безвольной плоти, а так…
— Еще кое-что могу, — ответил Кай и опустил ствол ружья.
— Неужели? — рассмеялся Пангариджа.
Пуля попала точно в лежавший на мешке с порохом камень. Кай еще успел разглядеть сноп искр, как вспыхнуло пламя, раздался грохот, а вслед за этим горячая волна сшибла с ног и его, и стоявшую за ним Каттими и заставила пошатнуться, присесть и испуганно заржать неутомимых гиенских лошадок.
