— Что стража делает? — спросил Кай.
— Рогоголовые-то? — с неудовольствием переспросил Наххан. — А что им делать? Боятся, как и все. Чуть к вечеру, ворота запирают да прячутся по сторожкам и казармам. По первости вовсе город хотели закрыть, но потом прикинули, что смерти не убывают, да и чем будет город жить? И так уж торговцы уполовинились, летом приезжих, охочих до туварсинского вина или шелка, тоже вдвое меньше было, на тот год вовсе не станет, да и в деревнях близ города то же самое лихо бродит. И что интересно, мерзость пустотная словно поисчезала всюду.
— Приделанные? — спросил Кай. — Среди мертвых приделанные были?
— Думаешь, что не все мертвяки жертвы? — переспросил Наххан. — Прикидывали по-всякому. Нет, приятель. Все мертвяки — обычные люди. И кровь у них обычная. Слышал я, что бывают уже приделанные, которых особо и не отличишь от обычного человека, но каждый труп лучшие колдуны осматривали! Ни одного приделанного не нашлось! Да и что говорить, обычные люди под раздачу попадали, и потом, в домах, — редко когда кто исчезал без следа, обычно полная комната кровищи и окно или дверь настежь. Ну и золото пропадало, не без этого. Так опять же не всегда.
— И много именно пропавших? — спросил Кай. — Ну вот так же, чтобы без следа исчезли? Были — и нет?
— Ну это тебе надо к колдунам или к начальнику стражи, — задумался Наххан. — Хотя вроде бы счет на вторую тысячу пошел. Теперь-то с этим пореже стало, народ бережется. С другой стороны, куда им деться-то? На тоннеле стража и днюет и ночует, на ночь ворота запирает. На скалу не заберешься, тут и белка лапы сорвет. Охоту, что ли, надумал повторить? Начальник стражи тебя до сих пор поминает, нет у него более таких молодцов. Только одно дело в лесу, где всякая нечисть нечистью и кажется, а другое — в городе. Тут все вроде бы на одно лицо. На одно перепуганное лицо. Хотя есть кое-что интересное. Знаешь, по слухам, чуть ли не половина из пропавших — плохие людишки.
— Что значит «плохие людишки»? — не понял Кай.
— То и значит, — кивнул Наххан. — Я не скажу тебе, что они грабили по ночам или убивали, но по- всякому выходило. Кто был не слишком честен, кто жену побивал, кто пил без продыху. Да и чую, что у второй половины не все было в порядке внутрях.
— Осталось догадаться, кто воспользовался их плохостью, — усмехнулся Кай.
— Или как, — вставила до этого молчавшая Каттими.
— Кто бы, да не как бы, а такого, чтобы человека на части рвать или резать, пьянства да жульничества внутрях маловато будет, — отрезал Наххан.
— И что собирается делать начальник стражи? — поинтересовался Кай. — Урай что приказывает?
— Ждут чего-то, — хмуро бросил Наххан. — Урай ждет конца Пагубы, чуть ли не каждый день объявляет награду всякому, кто разыщет неведомых убийц, а начальник стражи, похоже, надеется на милость да на то, что наперед закончатся жители Туварсы, чем его стражники. Так ведь и среди его стражи пропавшие есть! Самые гадкие мздоимцы поисчезали! Так что и те пакостники, что остались, теперь даже на чужой медяк глаз не кладут.
— Опять же польза, — кивнул Кай. — Говоришь, лучшие колдуны в Туварсе имеются?
— Да кто ж их знает, лучшие они или какие, — пожал плечами Наххан. — Это они промеж себя ступени лепят, да и то пока смотрители не нагрянули или урай не решил, что все беды в Туварсе от их колдовства. Но покамест только что камень не грызут. Всякую шелупонь выставляют на воротах за приезжими приглядывать, а те, кто поважнее или посильнее, — те трупы осматривают, пробы берут, след какой-то вычисляют, да вот только не вычислили пока. Старшая среди них Алпа. Ужас что за баба. Только посмотрит на тебя — кишки узлом вяжутся.
— Хорошее, наверное, средство от расстройства, — улыбнулся Кай. — Она-то мне, наверное, и нужна. А много урай обещает за эту мерзость?
— Да сколько бы ни обещал! — махнул рукой Наххан и тут же с надеждой посмотрел на Кая. — За каждого пропавшего — живого или мертвого — по золотому. Да сотню, если гнездо удастся этой мерзости отыскать.
— А если гнездо не одно? — задумался Кай.
— Это уж ты к ураю, не ко мне, — снова махнул рукой Наххан. — А что, зеленоглазый, есть надежда справиться с этой пакостью? За этим сюда прибыл?
— Не за этим, — покачал головой Кай. — Но поиздержался в дороге. Так что от приработка не откажусь. Опять же не в лесу, не в сырости, а в городе. Не работа, а мечта. Доложишь обо мне завтра начальнику стражи?
— Как же не доложить? — расширил глаза Наххан. — На рассвете и побегу! А если не выгорит?
— Ну об этом я тебе, приятель, еще больше года назад говорил, — вздохнул Кай. — Если не выгорит, значит, я выгорел. А с пепла какой спрос? Давай, что ли, укладываться будем?
— Так это я мигом! — вскочил на ноги Наххан. — И медяка стертого за ночлег с тебя не возьму, дорогой!
— Куда тебе охотиться? — недовольно прошипела Каттими, едва Наххан заковылял к лестнице на второй этаж. — У тебя ж колени только-только дрожать перестали, как из седла спустился?
— Подумаешь, колени, — развел руками Кай. — Главное, чтобы рука не дрогнула. Что думаешь обо всем этом?
— Ничего, — вдруг прошептала со свистом Каттими и замерла.
Кай обернулся и тоже замер. На ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, стоял Наххан. Но это уже был не тот Наххан, который поднимался наверх. Этот Наххан напоминал зверя. Ноги его опирались на ступени, как опираются лапы зверя на лесную подстилку. Обвисший живот втянулся. Черты лица заострились, на толстых губах появилась странная, дрожащая улыбка. Да и глаза, сощурившись, сверкали под веками отблесками камина так, словно пылали огнем.
— Приятель, — окликнул хозяина гостиницы Кай, — что это с тобой? И за какой, извиняюсь, Пустотой ты держишь в руках эти кухонные ножи?
Наххан не ответил ни слова, но, медленно переступая, спустился на пару ступеней вниз.
— Веревка! — прошипел через плечо Каттими Кай. — В мешке веревка. Его живым надо утихомирить! И слушай, слушай вокруг. Не сам он это сотворяет с собой, не сам!
Каттими ойкнула, зашуршала мешком, а Кай потянул из ножен черный меч и отодвинул в сторону тяжелый стул.
— Одумайся, Наххан! Ведь это не ты лишился ума, это кто-то другой тебя его лишает? Что же, получается, и у тебя не все чисто внутри?
Наххан явно слышал каждое слово, но относился к ним так же, как относится к голосу жертвы дикий зверь, только что не скалил клыки и не пускал слюну. Медленно переступая, он сошел с лестницы и двинулся к столу, забирая левее, словно его целью был не Кай, а Каттими.
— Эй, девочка, — с тревогой заметил Кай. — А ведь он на тебя нацелился, точно тебе говорю.
— За дверями, — сдавленно прошептала она. — Тот, кто ведет его, за дверями. На улице. Сильный, очень сильный колдун. Надо накинуть на него ожерелье из хмеля. Поможет.
— Как ты себе это представляешь? — сделал шаг вперед Кай, и тут Наххан прыгнул.
Трудно было себе представить, что немолодой, довольно грузный туварсинец способен оторваться от пола хотя бы на высоту колена, но Наххан прыгнул, и, если бы не тяжелый дубовый светильник, висевший над столом, Кай не успел бы остановить убийцу. Но Наххан словно прыгнул вслепую. Подвешенная на цепях дубовая колода встретила лоб хозяина гостиницы глухим звоном, Наххан опрокинулся навзничь на стол, что позволило Каю одним взмахом меча выбить из его рук ножи, но уже в следующее мгновение старик очнулся и с утробным рычанием бросился на взвизгнувшую Каттими. Кай перепрыгнул через стол, едва удержавшись на подкосившихся ногах, подхватил стул, чтобы расколотить его о спину Наххана, но того уже спихивала в сторону сама Каттими. На голову старика был плотно насажен венок из хмеля.
— Что замер, охотник? — Она брезгливо стерла с лица слюну обездвиженного безумца. — Уходит твой колдун.
Прихрамывая, Кай рванулся к выходу. Засов поддался ему с трудом, и, когда охотник выглянул наружу, колдуна уже простыл след. Над городом стояла тьма, и только багровые всполохи мерцали сквозь низкие
