лучшего мастера делал.
— А что под крышей? — поинтересовался Кай.
— Чердак, — вздрогнул Наххан. — Слуховое оконце без решетки, да ну так люк стальной!
— А потолок? — прищурился Кай. — Доски с глиной да сушеные водоросли? А дымоход?
— Так что делать-то? — почти закричал хозяин. — Камин растопить поярче? А печи на кухне? Там же тоже дымоходы!
— Топить ничего не надо, — отрезал Кай. — Быстро закрой все задвижки да расклинь их намертво. На колосники утварь выставь так, чтобы на всю улицу загремела, если что. И ключи мне дай от люка! Понятно?
— Понял, — прохрипел Наххан, тут же подпрыгнул, забил в каминной трубе задвижку, повернул защелку и побежал на кухню греметь котлами.
— А мне что делать? — испуганно прошептала Каттими.
— Ты в темноте видеть умеешь? — спросил ее Кай.
— Плохо, — понизила голос девчонка.
— Тогда держись за мной, — приказал Кай. — Ни на шаг не отходи. Ведь знал же, что этим все закончится, знал!
— Ты злишься? — прошептала Каттими.
— Нет, — неожиданно признался охотник. — Я боюсь.
— Схватки? — оторопела девчонка.
— Немного, — поморщился Кай. — Не бояться схватки глупо, но это мой маленький страх, я его легко побеждаю. Гораздо больше я теперь боюсь другого. Ты слышала, что сказал Наххан? Колдун приказывал ему нажраться живой плоти, напиться крови!
— И что? — не поняла Каттими. — Ведь он не властен над тобой, иначе бы ты бросился на меня с ножами.
— Я боюсь не этого колдуна, — прошептал Кай. — Я боюсь того, кто заставляет меня мучиться от жажды, а потом радоваться избавлению от нее. Я радуюсь смерти, понимаешь? Мне хорошо, когда кто-то из двенадцати умирает! Чем я лучше Наххана?
Глава 13
Логово и обиталище
Тьма пришла под утро. Каттими уже вовсю клевала носом в спину Каю, сложив руки на спинке тяжелого дубового стула. Поддал легкого храпака, а потом затих Наххан, которого пришлось запереть в сундуке у двери в кладовую. Даже ветер, который насвистывал в кровле, умолк. И тут Кай почувствовал ужас. Темный коридор третьего этажа, в глухом конце которого возле лестницы он засел вместе с Каттими, словно наполнился тягучим и липким страхом. Капли пота скатились со лба и запутались в бровях. Кай хотел обернуться, но Каттими положила ему руку на плечо, зашуршала стрелой, сдвинулась на лавке чуть в сторону. Кай подтянул под стул ноги, снял защелку с ружья и почти сразу услышал шорох. Что-то тяжелое опустилось на крышу. Опустилось и замерло. Ужас стал плотнее, пропитал воздух, застрял поперек глотки. Кай прикусил кончик языка, выкатил из-под губы волоконце хмеля, разжевал его. Стало чуть легче, правда, потяжелели веки, но не настолько, чтобы с этим нельзя было сладить. Вслед за этим где-то в отдалении послышались шаги, словно дикие кошки стучали коготками по черепице, хруст усилился, и одним за другим раздались три глухих удара.
— Трое, — прошелестела на ухо Каю Каттими. — Прыгнули с соседней крыши.
Он поймал ее ладонь и сжал сначала один, а потом еще три пальца — «четверо». Она кивнула, коснулась носом его спины.
Затем коготки зацокали по крыше гостиницы. Заскрипело слуховое окно. Натянулась и стала рваться едва приметная насторожь Каттими. Кай сам помогал ей сплетать нехитрое маллское заклинание, делал все, как учила девчонка, и теперь обрыв каждой нити чувствовал так же, словно кто-то срывал приклеенные к его пальцам волоконца. А потом все исчезло. Тот, первый, или дунул, или взмахнул огромным веером, или просто вдохнул ночной туварсинский воздух, и насторожь растаяла. И сонный заговор, и тайный спотыкач, и заговор на дрожь в коленях и локтях, и заговор на страх и опаску. Какие там страх и опаска, когда сам ужас стоял на коньке крыши, и трое его слуг шуршали тростником над головами незадачливых охотников, соблазнившихся десятком золотых монет.
А потом сумрачный коридор, к которому Кай уже пригляделся, наполнила тьма. Она непроглядными клубами спустилась из открытого люка и отозвалась цоканьем: раз, два, три. Едва третьи коготки коснулись пола, странно застывшая за спиной Кая Каттими отпустила тетиву. Раздался глухой звук, вой, и вслед за этим Кай один за другим выпустил пять зарядов. От грохота и усилившегося воя уши на мгновение заложило, затем почти сразу настала тишина, запахло гарью, обдало запахом гнили и могильной вони, и где-то над крышей вдруг захлопали огромные крылья.
— Сейчас, — осипшим голосом пробормотала за спиной Кая девчонка и защелкала огнивом. — Сейчас зажгу лампу.
Через час, когда первые лучи солнца развеяли сумрак на узких туварсинских улочках, не только вдруг разом осмелевший Наххан, слегка заикаясь, покачивался на дрожащих ногах среди трех трупов, но и начальник стражи, и даже проклявшая узкие гостиничные лестницы Алпа тоже осматривали убитых.
— Вот это горшечник с верхней улицы, — пробормотал начальник стражи у первой убитой твари, которая напоминала человека лишь отдаленно. — Точнее, был горшечником. Не узнал бы, но ухо у горшечника было обожжено. Одна мочка нормальная, а другой вовсе не было. Полгода назад пропал. Семья его в крови плавала — жена и двое ребятишек, а сам пропал. Вот оно как выходит.
Кай с трудом сдерживал приступы рвоты. То, что некогда было горшечником, теперь более всего напоминало оживший ночной кошмар. Спина странного создания была изогнута подобно коромыслу, пальцы на ногах и руках обрели звериные когти, лицо приобрело звериные черты, кожу покрывали грязные желто-зеленые бляшки, на затылке среди струпьев торчали короткие рога. Чудовищу оставалось до устроивших засаду смельчаков каких-то десять шагов.
— А это пекарь! — донесся возбужденный голос Наххана. — Я его по порткам узнал. У него у одного были красные портки, смотрите-ка, до сих пор в муке, а его тоже уже с полгода не стало. А вот это рыбак. Имени не знаю, но свеженький. Почти непохож на зверя. Его стрела прямо в горло подсекла. А остальные стреляные. Насквозь все, и стену мне в конце коридора зарядами посекло.
— Две недели, как тот, третий пропал, в порту еще, — отметил начальник стражи и повернулся к Алпе. — Что скажешь? Что это за колдовство? И о какой мерзости с крыльями говорит охотник?
— Есть след, есть, — зачихал от пыли, спрыгивая из люка, стражник. — Эти трое с соседнего дома спрыгнули, с той стороны черепица сдвинута, но на коньке кто-то стоял. Вот.
Стражник показал снятый с конька оголовок. На керамической поверхности темнел грязный след.
— То ли гниль какая, то ли гной, — поморщился стражник. — Но воняет так, что чуть с крыши не свалился.
— Это не человеческое колдовство, — медленно выговорила Алпа. — Пустотное. И с ним человеку бороться невозможно.
— Невозможно? — побагровел начальник стражи. — А вот это что? — Он пнул ногой труп горшечника. — Это разве не борьба? Отправляйся-ка, почтенная Алпа, к своим колдунам и смотри в своих свитках, что там говорится о крылатых колдунах, откуда бы они ни были — из Пустоты, из-под земли, с неба. Все выясни!
Колдунья поджала губы, прошипела что-то едва слышное и отправилась прочь, а начальник стражи наклонился и выдернул из когтей горшечника лоскут темной ткани.
— Это еще что?
Кай наклонился, потом повернулся к Каттими.
— Мое, — шмыгнула носом девчонка. — Лоскут от моего балахона.
