будет сидеть напротив вместе со своим господином, не страшна лицом.
— Он-то, конечно, красавец? — спросил Кай.
— Не знаю, — пожал плечами служка. — Я его не рассматривал. Под лестницей темно, глаза должны привыкнуть.
— И все же будем надеяться, что не урод, — проговорил Кай, пробираясь между столами и лавками вслед за служкой. — Нам ведь тоже смотреть на него придется. Когда глаза привыкнут. Но у этого торговца есть нос и есть глаза. Уже что-то.
— И рот, — добавила Каттими. — Ведь он ест?
У соседа по столу оказались и глаза, и нос, и рот, а также толстые, с кровяными точками от бритья, щеки, и короткие седые волосы, и все то, что способно сделать ламенского торговца из любого горожанина лет сорока — пятидесяти: рубашка из плотной ткани с застежкой на плече, кожушок и треух мехом внутрь, лежащий рядом с ним на скамье, и, самое главное, гранатовое ожерелье поверх рубахи и перстни на всех пальцах с камнями красного цвета. Клан Огня — клан Агниса, и чем больше алых камней, тем богаче купец. Впрочем, не слишком богат, иначе бы рубины блестели на пальцах.
— Да, — кашлянул, прожевывая оторванные от кости волоконца баранины и одобрительно поглядывая на Каттими, торговец. — Я из Ламена. В этот раз из Ламена. Но давно уже. Вот ведь как. Города, считай, что уже нет, а я есть. И даже прожигаю последнее в этом трактире. Ребрышки, запеченные на углях, чудо как хороши. Зовите меня Кину. Не ошибетесь.
— Почему мы должны тебя как-то звать? — не понял Кай, принимая от служки заказанные блюда. — Тем более что Кинуном зовут урая Хурная.
— Урая Хурная больше нет, — хмыкнул ламенец. — И Хурная, как я слышал, больше нет. И меня зовут не Кинун, а Кину. Короче, на целую буквицу короче. А если произносить, тем более кричать, получается длиннее. Протяжнее. Удобно, когда идешь с обозом и надо докричаться с одного его конца на другой. И вот я тут, а обоза нет, скоро и Хилана не будет.
Торговец вздохнул, вытер губы и пальцы тряпицей, посмотрел на Кая.
— Можешь никак меня не звать, но я твое имя знаю, парень. Ты Кай-Весельчак. Зеленоглазый охотник, хотя теперь твои глаза мутны, как заросший тиной пруд. Ты ведь занимаешься нечистью?
— Последнее время она занимается мной, — проворчал Кай. То, что ламенец узнал его, не добавило охотнику бодрости.
— Не связывайся, — поднялся из-за стола торговец. — Не советую. Держись от нее подальше. Пусть уж лучше тобой занимается твоя девка. Давно не встречал такой красоты. Хочешь совет, парень?
— Мне хочет посоветовать что-то торговец уже без города и почти без страны? — поморщился Кай. Жажда опять начинала рвать ему глотку.
— Точно так, — снова кашлянул торговец. — Во-первых, советую тебе найти в какой-нибудь лавке пергамент лапани. Да хорошенько рассмотреть, какими буквицами он заполнен. Это важно, парень. Ну а во-вторых, никогда не прячь ничего и сам не прячься там, где спрятался бы любой. Вот захоти я тебя разглядеть, лучшего места и придумать бы не смог. Да, вверху лестница, чтобы пыль не сыпалась в блюда, хозяин трактира даже приказал натянуть холстину над столом, но все равно паршиво есть, когда кто-то топчется над головой. Зато места тут почти всегда есть. Тебя никто не видит, ты видишь всех. Конечно, если умеешь видеть всех. Тогда видишь.
— И что же ты увидел? — спросил Кай.
— Увидел кое-что, — вытащил из-под кожуха и нацепил пояс с широким ножом в кожаном чехле торговец. — И уж поверь мне, мы тоже не остались незамечены.
— Мы? — не понял Кай.
— Я спать, — твердо сказал торговец. — Приятного вам, так сказать, явствования. Когда мир рушится, каждый оставшийся час нужно употребить с наибольшей пользой. Сначала поесть. Потом, к примеру, поспать.
И, уже выйдя из-под лестницы, обернулся.
— Здоровяк, у которого из-под куртки торчит хурнайский жилет и ножны меча, а также топорщится арбалет под полой, высматривает тебя, парень. Или ее, — повел глазами торговец. — Уже высмотрел. Кивнул двум хиланцам, что сидят за столом слева от входа. На ближайшие два-три часа — это самая главная для вас новость. Я — спать. Через два-три часа вся эта братия напьется, будет топать ногами, орать песни, драться. Тогда уже не поспишь…
— Что скажешь? — спросила Каттими, когда ламенец скрылся, а затем и отметился скрипящими ступенями над головой.
— У него только нож, — заметил Кай. — Ветхая одежда. Но камни настоящие. Наверное, снял с кого- то. И глаз точный. Тот, что в хурнайском жилете, стоит у дверей и воротит голову в сторону. Двое в пяти шагах от него тоже ведут себя так, словно у них шеи вывихнуты.
— За мной или за тобой? — спросила, застыв, Каттими.
— Ешь, — твердо сказал Кай. — Ешь, а там увидим, — и повторил с интересом: — Значит, мир рушится?
Двое поднялись с мест, когда встали Кай и Каттими. Здоровяк в хурнайском жилете, не торопясь, двинулся за спутниками, двое так же медленно зашагали ко второй лестнице.
Кай пропустил вперед Каттими, поднялся на второй ярус, затем на третий, двинулся по узкому коридору. Давно уже ему не приходилось снимать комнату в такой громадине, в той же Туварсе в гостинице у Наххана тоже было три этажа, но куда там Туварсе до столичного Хилана. Более полусотни дверей, и каждая отмечена буквицей. Пять дверей, поворот, длинный коридор, едва освещенный парой тусклых ламп, чуть слышный скрип пола, приглушенный пиршественный гул. Когда они прошли до середины, Каттими сбросила с плеча лук, выдернула из тула стрелу и натянула тетиву. Та фыркнула еще в пустом коридоре, но через мгновение пронзила гортань показавшемуся из-за угла здоровяку. Загремел на досках взведенный арбалет, с щелканьем вошла в стену коридора сорвавшаяся с арбалета стрела, и уже через секунду Каю пришлось отбивать мечом брошенный в него нож с другой стороны коридора. И еще один нож, который летел в бедро или живот, как вдруг бежавший к нему и мастерски метавший ножи человек споткнулся и упал в пяти шагах. В спине у него торчал уже знакомый широкий нож. В конце коридора стоял ламенский торговец. Перед ним лежал еще один стрелок с арбалетом.
— А ведь девку твою выцеливали, — переводя дыхание, заметил торговец. — Чего бы он тогда в ноги тебе ножи кидал? Сберегал тебя, парень. По-любому получается, что его жизнь — грош, твоя — золотой, а ее — сплошной убыток для кого-то. Ты ножичек пока не вытаскивай, а быстренько помоги затащить всех троих в мою каморку. А ты, дорогуша, присмотри, чтобы ни капли крови на полу не осталось.
У всех нападавших на затылках под волосами были вырезаны кресты. И у троих, подобранных в коридоре, и у двоих, что обнаружились на расстеленных на полу одеялах в комнате торговца.
— Сверху клади, — словно в своей кладовой, распоряжался Кину. — И раной вверх. Я комнатушку на неделю оплатил, не скоро хватятся. Хотя недели уже не осталось. Счет на часы пошел. Впрочем, — торговец взялся было за рукоять ножа, торчащего в спине того, которого положили на груду тел сверху, но махнул рукой, — ерунда. Сталь неплохая, но зачем он уже мне? Этих нижних я в вашей комнате взял. Ждали, но ловкость меня еще не покинула. Там-то я уже все вытер, но дверь они изнутри ножами посекли.
— Говорить будем? — спросил Кай, на всякий случай держа руку на рукояти меча.
— Не здесь и не долго, — негромко произнес торговец. — Пошли к вам.
Он запер дверь на ключ и втолкнул его ногой в комнату в щель под дверью, вошел вслед за Каем в такую же комнатушку с двумя узкими топчанами и вделанной в стену глиняной печной трубой. День за узким окном угасал, скрывая коробку храма, смотрительный дом с воротами, ведущими во внутренний двор, и заснеженную дробилку — деревянную раму, повторяющую контуры человеческого тела с коваными разъемами для головы, шеи, туловища, запястий, локтей, лодыжек, коленей. Свежую, без впитавшейся крови и человеческой слизи вокруг.
— Все, — опустился на узкий топчан торговец и начал медленно снимать перстни с пальцев. — Все, Кир. Время пришло. Долго держался, но мое время тоже уже пришло. Многое можно было бы сказать, но не стану. Не знаю, что ты уже разведал, но чувствую, что бьет тебя лихорадка. Не та, что черными пятнами
