Монгол с дедом о чем-то говорили, спорили, но я уже не слышал, воображение услужливо рисовало мне одну картинку за другой.
«Зачем тебе именно с впрыском? Что, карбюраторов боишься?» — сам такое слышал, Дугину сказанное.
Если встать на такую позицию… А я что, уже встал?
Что-то пот меня прошиб. Вышел на палубу, под ветерок.
Так вот, если встать… Да это не позиция. Это, брат, стратегия, самая настоящая. Датчики движения? А ты себе собачку сторожевую нашел? А искал по лесу? Волчонка изловил да приручил? Или шакаленка хотя бы? Вот и приручи, будет тебе «датчик движения». Да… Оптику тебе суперовую? Так ты сначала научись глазками смотреть, долго так, внимательно. Тренируй зрение. А рухнет канал — так и оптика будет: свернет жестянщик трубку, шлифанет Якуб пару линз — вот тебе и труба подзорная, хоть к стволу прикручивай… На чеха, говорите? Ох, блин. До меня дошло, как же нам нужен ювелир. И часовщик. Мастера, искусно владеющие мелкой моторикой, точной подгонкой мельчайших деталей. И чтоб евреи. «Дайте два!»
Беспилотный «раптор» тебе понадобился? А змея воздушного с камерой ты почему до сих пор в небо синее не запустил? Умеешь запускать змея-то? Нет, не умеешь, прохреначил все детство золотое за «сегой-мегой», во двор выходить боялся лишний раз — хоть к китайцам отправляй учиться. А шар воздушный из кож склеить?
Навык — вот что сейчас является важнейшим капиталом производительных сил. Даже не станки, не электромоторы в запас, не «стопицот» цинков патронных в чулане. Навык, умения, ремесло. Гладкие ружья «сибирки» делали в свое время чуть ли не в каждом большом поселке — от Омска до Братского острога. Прицел тебе надо? Ну возьми напильник и выпили. Добудь болотного железа, крицу из навоза вытащи, снеси кузнецу-оружейнику. Не можешь — научись стрелять с открытого, да так, чтобы белку в глаз. Целься лучше, упражняйся чаще. И когда сдохнет последний коллиматор, ты не впадешь в ступор от отчаяния. А он сдохнет. Ибо в этом есть идея. Есть идея Большого Теста.
Но как тут выдержать тот самый баланс «дам — не дам», «сами сделаем — покупаем», чтобы не впадать в маразм натурализма и технологической натуропатии? Чтобы выдержать темпы, заданные планами развития, утверждая при этом новую ставку — ставку на мастерство каждого на своем посту или рабочем месте. Мастерство, начинающееся с азов. Это же сложнейшее дело! Ну Сотников…
«Сможешь ли ты сделать шаг назад, сохранив стойку, или позади тебя серый бетон бездарно проведенной молодости?»
Река впереди чуть подворачивает. Холм отступает налево, и…
— Бухта интересная, Дядь Вов… — Заскочив в ходовую рубку, я схватил с консоли бинокль, направил на реку, вгляделся и показал уже притихшим спорщикам выгибающуюся линию правого берега. — В таких местах могут быть «домики».
— Олег! Давай сюда! — заорал дед в форточку, рукой загоняя проходящего мимо с ведром воды подчиненного внутрь рубки.
— Здесь я, Владимир Викторович!
— Ну-ка глянь, сынок, что видишь?
Олег взял у меня бинокль, глянул и почти сразу протянул его обратно.
— Дык река, что ж еще… Приток, гораздо уже нашего… Владимир Викторович, я пойду, — взмолился матрос, — мне пенку успеть снять надо: разлетится хлопьями по кастрюле — что за суп будет…
— «Фуруна», говоришь? — Коломийцев проводил взглядом уходящего с ведром матроса. — Вот с «фуруной» ты бы, дорогой мой Сереженька, сразу б увидел, что это река, а никакая не бухта, так ведь? Эх… Вода другого цвета, разве ж не видно, даже не смешивается, дальше двумя лентами идет к морю! Ладно, что делать будем, заказчик? Цель, как я понимаю, почти найдена.
— Что делать… — никак не приду в себя. — Делать будем так. Поворачиваем, заходим, останавливаемся и думаем. Владимир Викторович, вы считаете, что это…
— Сена ихняя, французская. Больше нечему тут быть. Во как! Она, оказывается, притоком в Волгу впадает. Сена — в Волгу, надо же.
— А если это не Сена, а какая другая река между нами и французами?
— Глупости говоришь, она хоть и у?же Волги, но это река, и река серьезная. Два таких водосбора на такой маленькой площади? С какого пуркуа?
Хорошо, идем туда, действительно, спокойно все обдумать надобно.
«Дункан» встал к каменистому берегу возле приметной скалы в форме двух лошадиных голов — мы так и пометили на карте: «скала Две Лошади». А вот тут стоит поставить заимку, но уже не для дела, а для отдыха. Скалы, две реки, рыба плещется. А воздух! Я глубоко втянул все запахи этой первозданной чистоты.
— Духами не пахнет? — поинтересовался Шамиль.
— Пахнет! Белошвейки готовятся к вечеру…
В который раз взяли в руки рукотворную карту-схему — спорить, по большому счету, не о чем, это может быть только Сена: другое можно притянуть, но только за уши. Вот расстояние от нас до французов, вот степь. Точнее, язык степи, опускающийся к югу. Ширина его нам неизвестна — может быть и так, что на восточном берегу Сены нормальный лес, переходящий к востоку в степь. Вот ставка франков, она на западном берегу реки. От Нотр-Дама река загибается к востоку и впадает в Волгу. Допустить, что один рукав Сены впадает непосредственно в море, а другая ее часть зачем-то отворачивает и вливается в Волгу? Не позволяет ширина этой реки говорить о разделении потока выше по течению.
— Река узковата, меандрировать может изрядно, мелей наверняка много, медленно пойдем, часто стоять будем, — предупредил Коломийцев.
Особенно не сэкономим, примерно то на то и выходит. Единственное — по морю болтаться не придется. Нужно решение.
— У меня бочка есть контрольная, в трюме принайтована, — неохотно признается дед.
Очень хорошо! И все равно…
— Так. Выполняем первое задание: сначала идем к морю. По факту принимаем решение по дальнейшим действиям.
Разворачиваясь в Сене, буксир выскочил на простор и вновь устремился на юг. Волга не торопится разливаться. Больше всего мы опасались еще одной аналогии с Волгой «старой», где устье великой реки представляет собой огромную «метелку» рукавов и бесчисленных проток. Однако в низовьях река течет по скальным грунтам, и «метелки», похоже, не предвидится.
Вот в этом месте быстро идти не получится, канал только слева, середину реки и ближе к правому берегу украшают буруны-перекаты, иногда и камни торчат из воды. Чайки летают стаями. Появились береговые крачки — их гнезда в береговом склоне. Отмели правого берега для этих птиц — отличное место для добычи рыбной мелочи. Наконец река чуть расширилась, опять пошла глубокая вода. С постоянно подмываемых крутых берегов в воду сваливаются деревья, на поверхности то и дело появляются черные полоски стволов с ветками. Последние иногда торчат настолько причудливо, что издали их вполне можно принять за небольшое судно. Коломийцев к бревнам не прижимался, но и не боялся особо. К особо подозрительным даже подворачивал, чтобы рассмотреть наверняка.
— Что-то уж больно необычное, — заявил Шамиль.
Значит, опять бинокли в руки.
— Батюшки мои, да это же плавник! — Настолько удивленного Коломийцева мы еще ни разу не видели.
Точно, плавник. Характерный, очень и очень немаленький.
— Это что, акула? — глупо спросил я.
— Вроде акулы в реки не заплывают — пресная же вода, — неуверенно сказал Монгол.
— А в Гудзоне соленая, что ли? — возразил наш удивительный капитан. — Самолично видел.
Вот так, не зазнавайтесь, суслики! Подошли чуть поближе, на уважительную дистанцию. Коломийцев что-то притих, ничего не рассказывает про «сталь спокойной плавки» на корпусе «Дункана». Акула не рыскает, прет к мору прямо, вздымая воду, словно дизельная подлодка класса «Лада». Ладушки-ладушки…
