— Смотри, Тео!
Сбоку, явно для украшения и рекламы рядов, прямо на земле красовалась огромная акулья челюсть с частоколом страшных зубов, я такие только на рисунках видел — настоящее чудовище! Сампат подвел нас к консультантам, мы разговорились с продавцами. Оказывается, такие «переростки» из числа больших белых акул эпизодически заходят в Рейн, порой поднимаясь до самого Шанхая! А вот в Ганг акулы почему-то не суются — скорее всего, им вода не нравится. И как эти «рыбки» воспримут маленький одинокий моторный катерок, за кого примут? Но ведь местные-то до моря добираются… И возвращаются с добычей. Да, пушек тут ни на миг не зачехлишь.
Это что? Амулеты от сглаза — большие шипы морской рыбины. Какой-то хитро приготовленный рыбий «ливер». Тут же икра всех пород, цветов, видов и способов приготовления. А какие раки! Это же песня, а не раки! Настоящие крабоиды! А вот это особенно интересно — самый настоящий хвост огромного ската, ребристый, с зубчиками, красивый, покрытый лаком, — как сказал торговец, самый действенный амулет от сглаза и почему-то от сифилиса. Перламутровые раковины с настоящими жемчужинами и волшебным гулом далекого моря — и такое привозят местные рыбачки, наверняка редкие.
Все цены в местных песо, но шанхайские деньги тоже в цене, а швейцарские и подавно. Ленни постоянно останавливалась у прилавков, с наслаждением торговалась и покупала ненужные мелочи. Что-то мешок подозрительно быстро наполняется!
Как тут удержаться. Экзотика!
В Шанхае рынок тоже богат на необычное, но тут его, по-настоящему необычного, больше, образы и типажи колоритней. Загорелый, как негр, мальчик, оперативный подручный, на ходу жует «крупук» — чипсы, здесь они из сушеных раков. Эта закуска продается повсюду. В редкой тени шипастого кустарника прямо на земле спит бездомный или «уставший». На лице — большие местные мухи, ползают по лицу, но это спящего не тревожит, как и охрана — разрешают: не буянит ведь. Гадалка в запашистом дыму, несколько попрошаек с веселыми глазами, сидящий на корточках слепой музыкант с двенадцатиструнной гитарой.
Велосипеды, как и в Шанхае, тут не в редкость. Рослые парняги в уже знакомой форме катаются на них по рядам. Две женщины с корзинами, полными покупок, встретились на углу и о чем-то судачат. Парнишка везет на тачке огромную глыбу голубоватого, парящего холодом льда. У харчевни подскочили двое мужиков, сбросили на пол, начали быстро и умело раскалывать глыбу — мальчишки с корзинками вскоре побежали к рыбным рядам. Фантастика! Значит, и коктейль со льдом внутри харчевни имеется. Мохито, ум-м! Хотя нам и сок пойдет, нужно заходить!
Мимо, как во времена Никитина, таскают связками фрукты. Казалось, вернулись те благостные времена, когда Великий Афонька покупал такие огромные связки за одну монетку. А не так, как сейчас в старой России, за тот же звонкий гульден всего один фрукт.
Объективно — сам рынок небольшой. Но мне, «человеку из дикого леса», территория и ассортимент кажутся просто огромными. Так бывает, когда возвращаешься из тундры в невеликий, в общем-то, поселок — поселение представляется тебе настоящим мегаполисом, а пять машин на грунтовке создают впечатление пробки. А уж телевизор…
Начался продуктовый раздел — или секция, не знаю, как называть. Из крытых полотном тачек велорикши выгружают плетеные ящики с заполошно хлопающей крыльями домашней птицей и смешно хрюкающими поросятками. Тут же обжорный ряд.
— Надо заходить в харчевню!
— Нет проблем! Но позже, после того как дело сделаем.
— Ты уверен, рейнджер? Здесь быстро не осмотришься. Да и не хочется быстро, чувак. Давай сделаем это по-медленному!
Фотографировать никто не мешает, но я стараюсь не наглеть.
В воздухе пахнет жареной птицей, чесноком и специями. Манила торгует, мастерит, лечит, философствует и предсказывает грядущее: суеверие в людях неистребимо даже там, где Писатели очевидны. Хозяева лавок, как правило, пожилые и степенные, чем-то заняты: пьют чай, что-то пишут на клочках бумаги, но зорко следят за каждым подходящим. Их подручные, бойкие девчонки, то и дело хватают за руку… и Ленни с удовольствием покупает очередную совершенно ненужную вещь.
Прямо под ухом кто-то внезапно затянул протяжный вопль: «Ба-а-лут!» Значение слова мне пояснила Zicke — лучше бы она этого не делала. Оказывается, это утиное яйцо, в котором уже сформировался птенец. Яйцо-инкубатор запекают в золе или отваривают — и в рот! Меня чуть не вырвало. А уличные продавцы уверяют, что балут способствует и благоприятствует. Любителей этого страшного блюда тут много, судя по скорости продажи…
Возле очередной мини-харчевни стоит кусок ламинированной фанеры, цены написаны мелом. Рядом на вертеле жарят целого поросенка. Отдельные куски туши — хвост и шкурка — почему-то имеют самый высокий ценник: самые вкусные, что ли?
Над огромным рынком понесся звон колоколов, заставлявший всех на рынке оглянуться, — в Крепости закончилась утренняя церковная служба. Мрачная серая громада Интрамурос на возвышенности — как машина времени. Мне представились те самые бледные сеньоры в кружевах, усталые, разомлевшие от солнца идальго, рассевшиеся по лавочкам площади перед ратушей… А что, глядишь, со временем и появится что-то подобное.
Самая главная часть рынка — вещевая. И самая большая. Именно здесь материальная культура большого и сложного анклава предстает во всей красе.
Легендарных, настоящих «джипни» на улицах этой Манилы, к сожалению, нет.
Но некоторые предприимчивые филиппинцы обзавелись велосипедами с увеличенным задним сиденьем и огромным багажником спереди, сделав из них «нью-джипни» — дешевое такси для домохозяек. Как правило, водитель — лишь арендатор велосипеда. Он сам «покупает» маршрут, часы работы, часть выручки по договору отдает хозяину. Их немного. Только что один проехал мимо, на переднем брызговике — фигурка лошадей из белого металла. Почему именно лошадь, это от испанцев перешло? Из-под колеса с квохтаньем разлетелись по сторонам две курицы — товар ходит прямо под ногами. Рядом за швейной машинкой сидела женщина — это ее куры? На подстилке из циновок возились малыши. Один измазан пятнами «зеленки», их еле видно.
Молодая женщина сидит на заднем сиденье «джипни», и не по-кавалерийски, как у нас, а грациозно свесив смуглые точеные ножки на одну сторону, покачивая тонкими каблучками. Ленни с ревностью окинула взглядом роскошную аборигенку, значительно посмотрела на меня:
— Глаз оторвать не можешь, hombre?
— Что ты, дорогая, просто веду репортаж!
— Осторожней, приятель! — орет на «джипни» Сампат.
А девчонка классная, не худая и не полная, здесь практически нет тучных людей. Филиппинки красивы горячей смуглой прелестью: легкие в походке, в пластике — кошки. Что бы они ни надели, тонкий высокий каблук неизменен. Возбуждает. Как там Гончаров писал: «Тагалки — большие кокетки. Как хорош смуглый цвет лица при живых страстных глазах. Вас поразила бы еще стройность этих женщин».
Над вещевым рынком стоит гул — бормотание покупателей и настойчивых продавцов. Это Макати, типа деловой центр. Тут вам не жрачка, тут «предметы», в том числе и средства производства. Именно здесь тонкий пласт-блин новой материальной культуры медленно крутится на оси, меняя хозяев и через это среду обитания. Важная тема.
И тут над рынком пронесся резкий и очень громкий гудок!
— Наш пароход! «Лусон», — мгновенно обрадовался Сампат. — Готовится в путь, пойдет к океану забирать бригаду рыбаков.
— А в Берн он ходит?
— Очень редко: швейцарцы не любят неожиданных визитов. А мы не любим зануд, — поведал мне тамил.
— Мы тоже, — вздохнул я.
По вещевому рынку мы бродили с огромным удовольствием. Я больше смотрел, Ленни больше покупала, порой сама не успевая понять, что ей впарили. Потом будем рассматривать, в спокойной обстановке родной кают-компании «Клевера».
