— Ага, не от законной жены, правда, но любил ее князь, чуть не больше других детей. Устроил так, что она боярской дочерью считалась.
— Это как же?
— Не перебивай! Ты князей знаешь, попользоваться девкой, да бросить, у них обычное дело. Но если понесет она княжеский плод, то заботу проявляют… частенько. А тут запала князю Ярославу девица в сердце, прямо пропал! Был у него один боярин, как звали, не упомню, старенький совсем, ветхий, вот-вот помирать. А семьи у боярина того не было, говорят, на пожаре все погибли. Его-то Ярослав на своей зазнобе и женил. Боярин тот Ярослава еще ребенком на коленях качал, любил, как сына, вот и согласился. Да и помер в скорости. А боярыня родила князю Ярославу девочку. Крестили Аграфеной. Тайны особой из этого не делали, даже звали ее, как подросла, Аграфеной Ярославной, а не по имени того боярина.
А Корней в те времена в Турове обретался, батюшка Агей его при княжьем дворе пообтереться послал. Шалопай был! Два дружка у него были. Один — Федор, он сейчас погостным боярином сидит на Княжьем погосте, а второй, дай Бог памяти… не важно, сгинул он куда-то. Чего творили! Сколько медов выпито, сколько подолов девкам задрано, сколько драк мордобойных, а то и с оружием!
Князь, бывало, серчал, но за лихость ребят любил. И тут, как раз, случилась эта история с ляхом и корзном. Болтали, что Ярослав Святополчич так Корнею и сказал: «Ты честь нашу защитил, проси, чего хочешь!» А тот возьми да и попроси руки Аграфены! Вот такие дела.
— И что князь? Отдал?
— Ага, разбежался! Выгнал он Корнея! И из терема княжеского, и из Турова. За наглость. А тот, и правда, наглым оказался: сговорился с дружками и увез Аграфену тайно. Князь, конечно, погоню послал, прискакали его люди в Ратное, а Корнея там нет! Он, оказывается, в Киев подался. А потом еще куда-то, болтали, что аж до Херсонеса добрался. Может правда, может нет. Не знаю, но когда ляхи Берестье осадили, Корней в войске Киевского Великого князя оказался, и чем-то опять отличился. Ну, если Великий князь Киевский Корнея отличил, то удельному князю Туровскому казнить Корнея, понятное дело, не с руки. А там еще и Аграфена двойню родила, порадовала родителя внуками. Так и обошлось.
Илья, между тем, продолжал свое повествование:
— Фрола, как подрос, тоже в Туров отправили. В младшей дружине у князя был, но недолго, весь в батюшку Корнея, набедокурил чего-то, и обратно в Ратное вернулся, но успел жениться на первой красавице Турова, его вот, матери.
— И причем тут кровь Лисовинов? — Так и не понял Афанасий.
— Не понял? Да при том, что Фрол и Лавр по матери — Рюриковичи!
— Так мать же Аграфены невенчанная была?
— Малуша — мать Владимира Святого — тоже с князем Святославом не венчалась, она вообще рабыней была.
— Вот и нет! Ее брат Добрыня в княжьих ближниках ходил, а у Владимира был дядькой!
— Он, что, родился ближником? Пробился наверх умом и храбростью. Тут уж такое дело: мужики мечом дорогу себе пробивают, а бабы… этим самым, хе-хе. Кто в чем искусен, тем, значит. Хотя на Малушу грех возводить не будем, она так ключницей и осталась.
— Но Владимир-то потом на Цареградской царевне женился! — продолжал спор Афанасий.
— Да не о том речь! Рюриковичи у нас в Ратном, Афоня! Хоть и не из-под венца, а, все равно, Рюриковичи! Один, правда, погиб, Царство ему Небесное, а второй-то вон, впереди скачет, а князья лишних в своей семье не любят. Особенно, если за этим лишним сила стоит.
История эта, по смерти князя Ярослава, забылась, но кто знает, когда и чем обернуться может? Корней силу набирает и нам намек дает. Умный поймет, а дураку и не к чему.
— Какой намек?
— Хе-хе, вот ты, Афоня, дураком и выставился! Сам же мне про сани с порубленными покойниками рассказал, и про мужика изуродованного в лесу. Это Корней внука на характер проверял, Лавр-то похлипче брата всегда был, в матушку пошел. Внук испытание выдержал, тогда Корней его в поход взял, как думаешь, зачем?
— И зачем же? — Афанасий заворочался в санях, устраиваясь поудобнее, похоже тема разговора захватывала его все больше и больше.
— Нам показать! — Уверенно заключил Илья. — Чтоб знали, что род Лисовинов на Корнее не заканчивается! И внук нам показался! Во всей красе, что, разве не так?
— Ого! А, ведь, верно! Пацаны, я слышал, его меж собой Бешеным зовут, теперь понятно: Лисовины.
— Угу, «Бешеный Лис» родился, пострашнее медведя будет.
— Как-то и не подумаешь…
— «Вежливый, разумный, зла не держит, помочь обещал» так? — Передразнил Илья.
— Так, только я…
— Так! — Не дал Афоне договорить Илья. — Корней кого-нибудь из своих зря обижал?
— Не слыхал.
— И не услышишь, он с сотней, как с собственным ребенком носится. И внука своего к тому же приучает. И командовать учит: уже десяток парней под его руку поставил. Видал их?
— Не всех, они пораненные почти все…
— А один — убитый. Но, попомни мое слово, ты еще увидишь Михайлу сотником, а парней этих десятниками при нем, и это будет такая сотня, что с тысячей справится!