Отрок. Бешеный Лис (Часть 3-4)

нашем родовом знаке ворожил?

— Может, и ворожил, деда, так ведь не вышло ничего.

— Как это «не вышло»? А как он убег так легко?

— Кто убег, Корней Агеич? — Всполошился Илья. — Волхв? Ну, я пропал! Как дознается, что это я капище разворошил, тут и смерть моя.

— Кхе! М-да…

Дед многозначительно глянул на Мишку, потом сочувствующе на Илью, потом снова на Мишку, но уже сердито. Надо было срочно разруливать ситуацию.

— Погоди помирать, Илья. — Торопливо заговорил Мишка. — Кто знает о том, что ты на капище добычу взял? Обозники?

— Да что я, совсем дурной? — Возмутился Илья. — Только Бурей. Он за это у меня половину добычи забрал.

— Ну, тогда все не так страшно, даже, совсем не страшно. — Принялся успокаивать обозника Мишка. — Смотри, Илья, придет волхв на капище, а идолов нет. Вы же их пожгли?

— Пожгли.

— Ага. Земля разворочена. Вы же землю разворошили, когда идолов выворачивали?

— Разворошили.

— Ну, вот. Значит, никто не копался, а сокровище случайно нашли, когда столбы выворачивали. Неизвестно на кого и думать. Вернее, известно — сразу на всех. А на всех он и так злой, хуже уже не будет.

— Ага. Вроде бы, так. — неуверенно согласился Илья. — А если он свое золото на расстоянии чуять умеет?

«Едрит тебя, естествоиспытатель хренов, пытливый ум, твою бабушку…»

— И это не страшно. Ты с Буреем ровно пополам поделился? А сейчас из своей половины за холопов расплатишься, да еще и лиса мне подарил. Значит, у тебя уже меньше половины. Что он лучше почует: большую часть или меньшую? Большую! А она теперь у Бурея. Вот пусть к нему и идет. Бурею, что волхв, что медведь, что сам леший. Башку мордой к заду вывернет и скажет, что так и было.

— Кхе! Понял, Илюха? — Взбодрился дед. — Наука! Где-сунь-хренизация называется.

— О как! — Изумился обозник.

— А ты думал! — Дед приосанился. — У нас все серьезно!

— Ну, если наука… тогда оно, конечно…

— Или ты Бурея обнес и себе больше половины оставил? — Поинтересовался дед.

— Ну да, его обнесешь!

— Тогда доставай золотишко.

Илья в третий раз полез за пазуху.

«Да что, у него там чемодан, что ли?»

— Вот, Корней Агеич. Примешь за двадцать кун?

На ладони у Ильи лежали две золотые монетки с арабскими закорючками.

«Динары. Что-то он, вроде бы, много дает. Два динара за двадцать кун. Какой, блин, пробел в образовании! Знаю, что в золотом соверене — двадцать серебряных шиллингов. Правда, соверенов сейчас, кажется, еще нет. А сколько серебряных дирхемов в динаре? Без понятия. Что дороже: дирхем, шиллинг или куна? Ни бум-бум. На Руси своей монеты еще не чеканят (не те товарно-денежные отношения), пользуются привозными. Но в гривне — двадцать пять кун, или двадцать ногат, или пятьдесят резан. Черт ногу сломит! Все-таки, два динара за двадцать кун, по-моему, многовато. Илья, похоже, настоящей цены золотым монетам не знает. А дед? Должен знать — он и в Киеве, и даже в Херсонесе бывал. Неужели надувает Илью? И не скажешь, ведь, ничего. С другой стороны, в том же Херсонесе целую семью за два динара хрен купишь. Один здоровый мужик больше стоит… Кажется. Ничего не знаю, как слепой!»

Дед взвесил монеты в руке, попробовал на зуб, внимательно оглядел, потом вынес вердикт:

— Сойдет!

«Д-а-а, похоже, цены тут определяют на глазок: плюс — минус трамвайная остановка».

— Давай-ка Илюха, пойдем, все же в дом, надо твою покупку обмыть, да и к ужину… Кхе, подготовиться.

— Ой, Корней Агеич, да не надо… — Снова засмущался Илья, но дед обхватил его за плечо и повлек в сторону крыльца.

Мишка огляделся, нашел взглядом разговаривающих Роську и Первака.

— Роська! Подойдите сюда, оба!

— Чего, Минь? Ой, погоди-ка, дай я тебе кровь сотру.

— Пустяки, царапина, подсохла уже, не трогай.

— Одежду закровянишь, потом стирать. — Роська извлек откуда-то чистую тряпочку и принялся осторожно отирать кровь с Мишкиной щеки..

— Ладно, ладно, хватит уже. — Мишка отвел Роськину руку с тряпочкой. — Слушай, поговорить надо. Где бы нам устроиться?

— А пошли в конюшню, там сейчас нет никого.

— Идите, я — за вами. Придумай там, чтобы посидеть, а то я уже все руки костылями отмотал.

* * *

Собственно конюшни, в привычном понимании человека более поздних веков, на подворье у сотника Корнея не было. Архитектурная мысль XII века до таких изысков еще не развилась. Был просто навес, под которым ставили лошадей, да несколько жердей, не дававших им разбрестись. Но даже это было роскошью: в большинстве семей скотину вообще держали в загонах под открытым небом.

Мишка, конечно же знал устройство конюшни по кинофильмам и телепередачам, но в натуре ни одной конюшни не видел. Хлев видел, и не однажды, но наиболее сильное впечатление от этого сооружения было не столько зрительным, сколько обонятельным, поэтому аргументация для обоснования необходимости строительства жилья для скотины, у него в голове все как-то не складывалась.

«Что будете делать, сэр? Первое впечатление у Первака о Вас уже сложилось. Причем, весьма, пардон, нелестное: легкомысленный болтливый барчук, внук боярина-самодура. А нужен Вам это парень позарез. С его-то неюношеской серьезностью, умением брать на себя ответственность за других, наверняка имеющимся среди куньевской молодежи авторитетом… Что ж придумать-то?

Прежде всего, сэр, не комплексовать! Он видел перед собой пацана, своей дурью спровоцировавшего скандал. Пацана, которого пришлось защищать от глупой девки. Позорище, блин: старшину Младшей стражи девка граблями побила. Не комплексовать! Вон они оба уже устроились и на Вас, сэр, пялятся. Выход только один: противопоставить образу раздолбая-барчука иной образ — более сильный и, с точки зрения Первака, привлекательный, лучше всего, совершенно неожиданный. В запасе имеется только одна матрица — старшина Младшей стражи. Ее и используем.

Фу-х, дотащился, наконец. Достали эти костыли… Всё, работаем. Пацана задвигаем, Михаил Андреевич Ратников, Ваш выход! Девочки, на сцену, блин!»

— Василий, зачем врал? — Первым делом спросил Мишка своего крестника.

— Я не врал! Просто сказал, что подтверждаю!

— Не выкручивайся, Василий, воину невместно. Ты сказал, что все видел.

Роська неожиданно набычился и повысил голос.

— А ты рабом был, знаешь, что это такое? Я был! И не хочу, чтобы его, как меня тогда… Соврал! И еще совру! Можешь делать со мной, что хочешь!

«Ну, ну. Еще рубаху на груди рвани, жертва эксплуатации. До чего же любит русский человек своими бедами глаза другим колоть. В сущности, психология нищего, выставляющего напоказ язвы и увечья. Но нищего агрессивного — свои беды преподносят, как упрек остальным. Будем отучивать, достоинство начинается с самоуважения».

— Что справедливости взыскуешь — добро. Хвалю. Но средство ты выбрал негодное. Слово воина —