Отрок. Бешеный Лис (Часть 3-4)

В горнице повисла тишина, Мишка сжался за столом, стараясь сделаться маленьким и незаметным.

«Вот она воинская служба — прикажут и пойдешь воевать против собственной родни и друга юности. От хорошей жизни увечью не радуются… А дед, ведь, искренен, если б не ранение, пришлось бы ему вести сотню под Владимир-Волынский. Правда, тогда бы не угробили треть народа на той переправе, но что чувствовал бы и переживал дед… Похоронить жену и идти воевать против ее брата, который, не убоявшись отцовского гнева помог, в свое время, сбежать влюбленным. Вот Вам, сэр, Ромео и Джульетта „а ля рюс“.»

Боярин Федор, словно откликаясь на мишкины мысли, подал голос:

— Кирюш, а ведь старший сын Славкин — Вячеслав Ярославич, что в Клецке сидит… Он же, вроде, как племянник тебе?

— Эх, Федька! Да была б у меня не сотня задрипанная, а войско настоящее… Повышибал бы я Мономашичей и с Волыни, и из Турова, да посадил бы Вячка на отцовский стол!

— Ты что, Кирюха? — Федор Алексеич испугано замахал руками. — Окстись! Не дай Бог услышит кто, да донесет! Тоже мне, воевода великий! Князей он по столам рассаживать будет!

— Да не трясись ты, Федька! — Дед свысока глянул на приятеля и пьяно ухмыльнулся. — Сразу видно, что воинского дела ты не знаешь. Привык тут на погосте мешки да короба считать… — Мишке так и показлось, что дед сейчас добавит: «крыса тыловая». — У меня в Ратном неполная сотня, в Пинске и Клецке, наверно, и того меньше. Всей войны: что два раза чихнуть, да один раз пёрнуть… А на счет доноса… Да если бы ты тут у себя доносчиков терпел, так давно бы из погостных бояр вылетел. Что я не знаю, что ли?..

— Знает он… — Ворчливо прогудел в бороду погостный боярин, отжимая намоченный в огуречном рассоле рукав рубахи. — На меня не донесут, а на кого другого…

— Да ладно тебе, — перебил дед — скажи-ка лучше, кто, по твоему разумению, на место Мономаха в Киеве сядет? В Турове разное болтают… По листвичному праву очередь на Великое княжения у Ярослава Святославича Черниговского…

— Плюнь, Кирюха. Похерил Мономах Листвичное право.

Федор Алексеевич, как будто только сейчас заметил Мишку и, покосившись на него, вопросительно глянул на деда. Тот в ответ лишь равнодушно махнул ладонью: «Пусть, мол, сидит». Погостный боярин еще раз покосился на корнеева внука, пожал плечами и продолжил:

— Помнишь, как семь лет назад наше войско за Дунай ходило?

— Чего ж тут помнить? — Удивился дед. — Я и сам с сотней ходил. Добычи тогда набрали… До Царьграда совсем немного оставалось и вдруг назад повернули.

— Вот-вот! — Подхватил боярин Федор. — А почему повернули? — И не дожидаясь дедовой реплики, сам же и ответил: — А потому, что император Комнин признал Мономаха равным себе. Царем признал!

— Значит, правда? А я думал: трепотня.

— А ты, Кирюха, не думай! Воинского дела я не знаю — передразнил Федор деда. — Да, не знаю, зато кое-что другое знаю получше тебя! Так что, слушай, Кирюха, и мотай на ус… И ты, Михайла… Усов у тебя пока нет… — Боярин обернулся к Мишке и ухмыльнулся. — Мотай на что найдется.

— Будет тебе, Федька! — Деду приятельская ухмылка явно не понравилась. — Если есть что, так выкладывай, нечего глумиться.

— Есть, Кирюшенька, еще как есть!

Федор Алексеич степенно расправил усы и, забыв, что сидит на лавке, откинулся назад, чуть не упав, но удержался рукой за край столешницы. Дед хихикнул, а его приятель, разом утратив наставническую величавость, заговорил спокойно, даже немного грустно.

— Цареградская империя одряхлела, кругом враги: половцы, турки, арабы, крестоносцы — тоже, хоть и христиане. Внутри мятежи, заговоры. Законная династия пресеклась: После Мономахов трон незаконно захватили Диогены, их спихнули другие самозванцы — Комнины. Им, чтобы удержаться на троне, нужны две вещи: признание законными императорами и сильный союзник.

Владимир Мономах — потомок законной Цареградской династии, правда по женской линии, сел в Киеве незаконно. Воинской силой и признанием киевского боярства. А тати, Кирюха, ты сам знаешь, имеют обыкновение в шайки сбиваться. Вот незаконные Комнины и сговорились с незаконным Мономахом. Он их признает и помогает, при нужде, воинской силой. Они его тоже признают, но не просто Великим князем, а царем.

«Блин! Оказывается в 1877 году мы не в первый раз от самого Константинополя назад повернули! Политика, туды ее…»

Кто царю наследует? Старший сын, и больше никто! — Продолжал Федор Алексеич — Все остальные князья становятся изгоями, все лишаются права когда-нибудь, в свою очередь, сесть на Великий стол! — Погостный боярин навалился грудью на край стола и выкрикнул прямо в лицо деду: — ВСЕ! Есть царь и есть его слуги, какого бы звания они ни были, хоть бы и князья! Ну что, Кирюха, согласятся остальные Рюриковичи на такое?

— С-сучий потрох… — Прошипел дед. — Кровью умоемся…

— Не сразу, Кирюша, не сразу. На Киевский Великий стол после Мономаха сядет, как и положено старшему царевичу, Мстислав Владимирович Белгородский. Мономах его специально из Новгорода в Белгород пересадил — к власти приучает. Мстислав уже сейчас в Киеве времени больше проводит, чем в Белгороде.

Помешать этому никто не сможет. Я тебе не зря рассказывал, как Мономах своих сыновей по княжествам рассадил. Они спина к спине вокруг Киева встали со всех сторон, кроме Чернигова.

— Но там же, как раз Ярослав Святославич — прервал дед — его очередь на Великое княжение…

— Его очередь, да не его сила! — Недослушал возражения Федор. — Он не воин. Когда еще на Муромско-Рязанском княжении сидел, даже с дикой мордвой управиться не мог. Будет тихо сидеть в Чернигове и радоваться, что обратно в Муром не гонят!

— М-да, пожалуй, что и так… — Согласно покачал головой дед. — А другие братья Мстиславу не подгадят?

— Пока нет. Во-первых, им важно Киевское княжение за родом Мономашичей удержать. Во-вторых, у Мстислава за спиной Новгород. Он там сызмальства жил, его новгородцы любят и знают. Когда Святополк Изяславич дружка нашего Славку хотел в Новгород посадить, а Мстислава на Волынь, новгородцы бучу подняли и не отпустили Мстислава — поперек воли Великого князя пошли! Понимаешь, Кирюха?

— Чего ж тут не понять? — С деда, так же, как и с его приятеля заметно сошел хмель, выглядел он серьезным и сосредоточенным. — Не первый раз Киевский Великий стол новгородскими мечами берется. Так и Владимир Святой Великим князем стал, и Ярослав Мудрый…

— Так и Мстислав станет! Даже и не мечами новгородскими, а только угрозой их. — Добавил Федор. — Не первый раз, это ты верно сказал, но в последний!

— В последний?

— Да, Кирюша. Новгород медленно, но верно, от Киева отходит. Мстислав в Новгороде своего сына Всеволода вместо себя оставил, а тот, дурень, с новгородцами не ужился. Довел до того, что новгородские бояре к Мономаху с жалобой в Киев приехали. А Мономах с ними сурово поступил — те из бояр, кто крест на верность целовать отказался, в порубах[3] киевских сгнили. Одного только боярина Ставра жена Забава выручить сумела.

— Слыхал я эту сказку! — Дед скептически скривил лицо, отчего его и без того страшный шрам, стал выглядеть и совсем уж жутко. — Брехня, не могло такого быть!

— Ну почему же брехня? Могла баба мужиком переодеться? Могла! Могла на скачках выиграть? Могла! Был бы конь резвый…

— Могла, могла… — согласно закивал дед — а вот победить в поединке ратника из ближней княжьей дружины, да еще не одного — ни в жизнь!

— Кирюш, бабы разные бывают. А в Новгороде, если не знаешь, суд и бабам поле[4] присуждает. В доспехе и с острым оружием!

— Все равно! — Дед пристукнул кулаком по столу. — У меня в Ратном тоже одна такая есть. Аленой