есть.
— Так, други любезные, разговор у нас будет важный, а потому располагайтесь поудобнее и слушайте, что я вам буду рассказывать.
Десять мужей атлетического телосложения свободно, не теснясь, расположились за обширным столом в просторной горнице нового здания на лисовиновском подворье. Кроме старосты Аристарха пришли все действующие десятники, кроме Тихона, и Данила с Анисимом, хотя последние двое числились в должностях лишь номинально. Отказался придти только Глеб, видимо, распростившийся со своим десятничеством, не дожидаясь обозначенного сотником срока.
Дед величественно возвышался во главе стола и, по всей видимости приготовился к произнесению длительного монолога. Мишка за стол не полез — пристроился в уголочке, но старался выглядеть так, словно его присутствие здесь — дело совершенно естественное. Десятники косились на него, но ни вопросов, ни комментариев по поводу мишкиного присутствия никто себе не позволил — похоже, возвращение сотника Корнея к выполнению своих обязанностей, личный состав уже прочувствовал надлежащим образом и до глубины души.
— Настало время, господа начальные люди, сказать вам следующее. — Голос деда живо напомнил Мишке первую реплику комедии Гоголя «Ревизор»: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие…» — Покойный великий князь киевский Святополк Изяславич, — вещал дед — незадолго до своей кончины, возложил на меня попечение о Погорынской земле. Земля эта должна была с того дня зваться Воеводством Погорынским, а я — Погорынским Воеводой.
Все вы были на Палицком поле и знаете, какая там со мной приключилась беда. Из-за нее я на Погорынское воеводство встать не смог, и говорить об этом тогда смысла не имело. Теперь же, получив от нынешнего князя туровского Вячеслава Владимировича благословление на командование сотней, счел я правильным принять на себя и воеводские заботы, по повелению покойного князя Святополка Изяславича.
— Выздоровел, значит?
По голосу десятника второго десятка Егора было не понять: то ли он язвит, то ли просто констатирует факт.
— Выздоровел, Егорушка, выздоровел. А если сомневаешься, то у Пимена спроси, он тоже, вроде бы как, сомневался.
Дед воинственно вставил вперед бороду и вперился глазами в Пимена. Тот криво ухмыльнулся и, видимо совершенно непроизвольно, прикоснулся рукой к левому уху, все еще не восстановившему нормальный цвет и форму.
— И грамота, наверно, княжья имеется?
— Егор!!! — Лука грохнул по столу кулаком. — Тебе что, гривны княжьей мало? Совсем очумел?
— Ты тут кулаками не стучи! — завелся «с полоборота» Егор. — Я тебе не мальчишка! И кто из нас очумел еще неизвестно. Холопов нахватали так, что запихнуть некуда, щенок его по селу с самострелом носится, четным ратникам грозит, деньгами швыряется, сюда вон тоже приперся…
Егор все повышая и повышая голос начал медленно подниматься из-за стола. Лука, багровея лицом, точно так же начал подниматься ему навстречу. Голос у Егора уже начал срываться на крик:
— За серебро у кого-то из бояр в Турове гривну сотничью купил и думаешь: теперь все можно? Прихлебателям своим — добычу, а нам шиш? А вот мы еще посмотрим…
Лука, перегнувшись через стол, схватил Егора за бороду и дернул к себе. Егор, от неожиданности потеряв равновесие, упал вперед, едва успев упереться в стол локтями. Дальше все завертелось с калейдоскопической быстротой: десятники повскакивали с лавок один за другим, Фома попытался дотянуться до Луки и тут же получил в ухо от Данилы, хотел дать сдачи, но Игнат дернул его сзади за ворот и Фома, запнувшись о лавку повалился на пол. Игнат, многозначительно положив руку на рукоять ножа, встал между Фомой и дедом. Леха Рябой навалился на Анисима, не давая тому подняться с лавки, а Лука, все-таки дожал Егора, опустив тому голову до самой столешницы.
Лишь один Пимен остался сидеть и, тем самым, привлек к себе Мишкино внимание. Его спокойствие было совершенно непонятным.
— Пимка, что ж ты?.. — Егор уже не говорил а хрипел — железная рука Луки медленно выворачивала ему голову. — Пим… ка…
Все еще неподвижно сидевший Пимен, незаметно ни для кого, кроме Мишки, опустил руку и потянул из-за голенища засапожник. Мишке скрытность была не нужна, поэтому он действовал быстрее: кинжал мелькнул в воздухе и пригвоздил рукав рубахи Пимена к лавке. Тот мгновенно разжал пальцы и засапожник провалился обратно за голенище. Мишка встретился с ненавидящим взглядом Пимена и неожиданным даже для самого себя голосом, больше похожим на змеиное шипение, выдохнул:
— Только шевельнись, падла, у меня еще два есть.
Получилось, по всей видимости, убедительно: Пимен замер, не пытаясь даже высвободить рукав.
— А-а-ах-х!!!
Непонятно откуда взявшаяся у деда секира, очертила почти идеальный полукруг и с хрустом врезалась в середину столешницы. Все замерли, Было непонятно, что отрубил дед: то ли нос Егору, то ли пальцы Луке. В наступившей мертвой тишине Лука шумно выдохнул и брезгливо отбросил в сторону клок егоровой броды. Старый вояка не промахнулся, лезвие не задело ни Луку ни его противника, если не считать бороды Егора. Однако, топор не бритва — часть волос была перерублена, а часть вмята в древесину и заклинена там, Егор так и остался лежать щекой на столе, раскорячившись руками и ногами как краб.
— Ну что, наигрались, детишки? — Дед стукая деревяшкой обошел стол и ухватил Егора за ухо. Тот, распяленный между зажатой лезвием секиры бородой и дедовыми пальцами, беспощадно тянущими за ухо, зарычал сквозь стиснутые зубы. — Наигрался, спрашиваю, или еще желаешь?
— Пимка… сука…
— Еще какая! — охотно согласился Корней. — Истину глаголешь Егорушка. И что же он тебе наобещал?
— Убью… змея… подколодного…
— Ну зачем же, Егорушка? — Этот «ласковый» тон деда был знаком Мишке, от него так и несло смертью. — Так уж сразу и убивать? Христос прощать велел. Ну разве что, для науки: зубки там повыбивать, вежливо, ребрышки поломать, ласково. А больше ничего и не надо. Михайла, внучек, чего у него там? — Дед указал бородой в сторону Пимена.
— Засапожник.
— Ну вот, не топор же. Ты, Пинюшка, сходи в церковь, да свечечку за здравие Михайлы поставь. Мог же паренек и по горлышку тебя чиркнуть.
Рукав у Пимена медленно намокал кровью, мишкин кинжал все же зацепил руку десятника. Дед отпустил ухо Егора и, сокрушенно вздыхая покачал топорище, вытаскивая лезвие из толстой доски столешницы. Егор облегченно вздохнул, поворачивая голову в естественное положение и тут же испуганно дернулся, теряя равновесие и падая на пол. Обух секиры ударил в стол прямо перед его лицом.
— Бунтовать?!! Говноеды!!! Сотника лаять!!! Роська!!!
В горницу, чуть не сорвав дверь с петель влетел Роська, в обеих руках взведенные самострелы. Лицо у него было таким же, как в том переулке, где он добил кистенем раненого татя. Мишка цапнул у него один из самострелов и вопросительно уставился на деда.
Дед ткнул пальцем в Егора и Пимена.
— А ну, на пол!!! Оба!!! Минька, бить в них, чуть только шевельнутся!
Егор и Пимен распластались на полу, а дед, прыгая на деревяшке принялся пинать их здоровой ногой в головы. Десятники только мычали, не решаясь даже прикрыться руками — два самострела смотрели им прямо между лопаток.
