подозрения. — И специальное платье для верховой езды. «Амазонка» называется.
— Анюта, кто из нас рехнулся? Я или он?
— Погоди, батюшка. — Мишкин расчет на женскую реакцию полностью оправдался. — Что за платье Миша?
— Сверху узкое, особенно в поясе. — Мишка, изобразил руками некий колоколообразный контур. — Юбка у пояса в складочках, а к низу расширяется очень сильно, чтобы с обеих сторон коня свисала. Спереди до земли не достает, чтобы носки сапог видны были, сзади хвостом волочится. Под него надевается несколько нижних юбок, чтобы пышно было.
Под платьем сорочка с кружевным воротом стоячим, вот так, до самых ушей. На горле брошь держит кружево свернутое… — Мишка поискал подходящее сравнение, не нашел и решил назвать своим именем: — Жабо называется, я тебе потом нарисую. Из рукавов тоже кружева торчат, закрывают ладонь до пальцев. На руках перчатки такого же цвета, что и платье.
На голове — шляпа, шапка такая с полями, обернута кисеей и концы на спину спускаются. Это тоже потом нарисую. Вообще-то кружевной ворот можно отдельным сделать, только прикалывать или прихватывать на живую нитку…
На протяжении всего мишкиного монолога дед сидел с таким видом, словно в его присутствии творится что-то крайне неприличное, а он, по независящим от него причинам не может вмешаться. Наконец, старый солдат не выдержал:
— Михайла! А ну-ка соври, что это тоже в книгах отца Михаила есть.
— Зачем врать? — Мишка изобразил оскорбленную невинность. — Я эту книгу в Турове на торгу видел у ляшского купца. Не продавалась, да и писана не по нашему, но картинки он мне дал посмотреть, и объяснил кое-что. Книга называлась: «О благородном искусстве верховой езды и охоты на полевую дичь».
— И он тебе так все подробно рассказал? — не сдавался дед. — С чего бы это?
— А это тот лях, деда, который сразу полсотни наших матрешек перекупил. Он, как узнал, что их я делал, сразу таким разговорчивым стал. Ну, я и попользовался.
— Тьфу, едрена матрена, ну на все у него ответ есть!
Сбить мать с портновской темы, однако, было не так-то легко.
— Что ж ты сердишься, батюшка? Мне Никифор говорил про того купца, все так и было. Миша, а еще там какие-нибудь платья были нарисованы?
— Нет, мама, только охотники: с луками, с самострелами, с соколами — это же про охоту книга. Я что подумал, мама. Если мы на будущий год опять поедем воинское учение представлять, и Анька с Машкой в таких платьях по кругу проедут, да хоть по разу из самострелов выстрелят — женихи у нас на заборе гроздьями висеть будут. Выбирай — не хочу!
Реакция матери была молниеносной:
— Батюшка, надо нам на будущий год опять в Туров ехать.
Дед в ответ, лишь обреченно вздохнул.
Однако не тем человеком был сотник Корней, чтобы оставлять за кем-нибудь последнее слово.
— До будущего года еще дожить нужно, Анюта, пока что и так хлопот полон рот. Ты вот девкам задания раздала, а я — тебе. Платья там всякие, седла бабьи… Тьфу, и говорить-то противно. Ладно, с этим сама разбирайся. А с самострелами, раз уж начали… Назначаю тебя бабьей десятницей, даже, полусотницей. Учи всех подходящих баб и девок из семьи. Разбирай их на десятки, ставь над ними десятниц. О самострелах с Лавром сама договаривайся. В поле не води, бери тот кусок тына, к которому наше подворье примыкает. Велишь холопам, чтобы подходящий помост изладили, лестницы и все прочее. В общем, все так, будто бы вам тут оборону держать, если в осаду сядем. Михайлу, тебе, Анюта, в помощники назначаю, пока с воинской школой на эту… Михайла, как ты говорил?
— На базу.
— Пока он с воинской школой на базу не отъедет… Ох, не лежит у меня душа к вашим игрищам, ну какой у девок порядок может быть? Перестреляете друг друга…
— Порядок будет, батюшка, да такой, что ратникам не снился. — Твердо пообещала мать. — Не беспокойся.
— Кхе! Дай-то Бог. Ты Прошку-то зачем позвать велела?
— Щенков на всех не хватит, батюшка, пусть пробежится по селу, вызнает, где еще взять можно, и что взамен попросят.
— Пустобрехов бы не набрал, — озаботился дед — такие псы, как Чиф был — редкость.
— Это Прохор-то пустобрехов наберет? — Мать преувеличенно удивленно подняла брови. — С его-то талантом?
— Кхе, тоже верно.
Следующие несколько дней стали для Мишки настоящим кошмаром. Допросы с пристрастием, которые учинили ему мать и сестры по поводу покроя «амазонки» довели его до полного отчаяния. Уже к концу первого дня у Мишки созрело твердое убеждение, что воспетый классикой американской литературы капитан Батлер, был либо абсолютно вымышленным персонажем, либо извращенцем и психом одновременно.
Ну не мог нормальный мужик, тем более офицер-артиллерист, так досконально разбираться в женских тряпках. В противном случае, он, вместо «клевого прикида», видел бы на любой женщине лишь сложный набор: выточек, клиньев, пройм, вставок, прошивок, рюшечек, фестончиков, оборочек и еще черт знает чего — начисто отбивающий всякий интерес не только к самой тряпочной конструкции, но и к тому, что находится внутри нее.
В конце второго дня исполнения, столь опрометчиво взятой на себя роли кутюрье, очевидно находясь в состоянии временного помрачения рассудка, Мишка проговорился бабам о таком дьявольском изобретении, как кринолин, после чего и вообще начался сущий ад. Сколько обручей должно быть? Какой ширины? А как в этом сидеть? И так далее и тому подобное. Как в этом сидеть, Мишке никогда и в голову не приходило задуматься, об остальном, в общем-то, тоже. И деваться некуда — домашний арест.
Утром третьего дня Мишка проснулся в холодном поту. Всю ночь его терзал кошмар: его собственные чертежи, сделанные углем на столе, во сне ожили и накинулись на Мишку, размахивая отрезами тканей, и терзая его плоть иголками, булавками, ножницами и прочим портновским инструментом.
