— Раз стоят, значит, в строю! — не согласился Мишка. — Господин сотник, учение закончено, разреши получить замечания!

— Замечания ему. — Проворчал в ответ дед. — И так чуть вторую ногу не оторвали, поганцы. — По голосу чувствовалось, что дед ворчит только для порядка, а на самом деле, доволен. — Андрюха, чего с носом-то? Я там под столом на что-то хрупкое наступил. Не на твой клюв, часом?

* * *

Собаки постепенно угомонились, хотя то тут то там, время от времени, все же раздавалось гавканье. Иногда его подхватывали соседские собаки, иногда нет, видимо, надоело, да и время было самое сонное — предутреннее. В облаках образовался широкий разрыв и луна, заметно переместившаяся к западу, светила вовсю. Потянул легкий ветерок и Мишка вздохнул с облегчением — даже ночью в войлочном подкольчужнике было жарковато, июньские ночи теплые.

Снизу, из сарайчика, в котором сидел кто-то из «бабьего батальона», раздалось какое-то шебуршание. Напряженно вслушивающемуся в окружающие звуки Мишке, оно показалось непозволительно громким.

— Девки, где не надо, чешут — последовал едва слышный комментарий от кого-то из «спецназовцев». — И, где нельзя, тоже. — Отозвался его сосед.

На них тут же шикнули, чуть ли не громче, чем был сам шепот. Но комментарий, где-то на пределе слышимости, уже пошел гулять по крыше.

«С улицы, наверняка, не слышно, пускай повеселятся, все-таки, хоть какая-то разрядка напряжения».

Эта составляющая формирующегося сленга Младшей стражи, своим рождением была обязана самому Мишке.

* * *

В начале лета, сообразуясь с какими-то своими планами воспитания учеников Воинской школы, дед с Алексеем устроили ребятам пеший марш-бросок. Весь май и несколько первых дней июня Младшую стражу одевали в доспех, одни «курсанты» уже более или менее привыкли к его тяжести и жару, другие только-только начали чувствовать на себе все эти «удовольствия».

Денек, как назло, выдался погожий, июньское солнышко припекало по-летнему, пот с ребят катил градом. Дед с Алексеем в одних рубахах и легких полотняных портках чувствовали себя прекрасно, тем более, что ехали верхом, а «курсантам», уже отмахавшим скорым шагом больше двух верст по пыльной дороге на Выселки, впору было завыть.

Мишка всерьез опасался тепловых ударов и со злостью вспоминал годы службы в Советской армии. Тогда вот также солдатики перли то вверх, то вниз по карпатским дорогам, а комбат капитан Шабардин ехал рядом на уазике и взбадривал личный состав смесью строевых команд и матерщины. Всего-то и разницы, что ЗДЕСЬ ребят терзали кольчуги и шлемы, а ТАМ — каски и противогазы.

Строй, несмотря на дедовы понукания, начал растягиваться, вот-вот должны были появиться отставшие, которых уже никакими силами не заставишь прибавить шагу. Картина до боли знакомая, но ТАМ Мишка, мысленно матеря начальство, топал в строю вместе со всеми, а ЗДЕСЬ шел сбоку колонны и сам, вслед за дедом, вынужден был покрикивать на подчиненных.

Умом Мишка, конечно, понимал необходимость обучения на пределах возможностей организма. Сержанты и офицеры вовсе не были садистами (ну, по крайней мере, не все), просто почти в любой армии мира солдат доводят до состояния, когда усталость преодолевается уже на одной ненависти. То, что объектом этой ненависти становится собственное начальство — неизбежное зло, главное — тонко чувствовать границы и не перегнуть палку. Иначе, либо негативные последствия для здоровья, либо открытое неповиновение.

Мишка этой границы не знал и не чувствовал, к тому же, сильно опасался, что не чувствует ее и дед. Все-таки, в строю были ребята на два-три года моложе обычных новиков, которых нещадно гоняли десятники. В юношеском возрасте разница в два года — дистанция огромная.

Мишка заметил, как один из учеников Воинской школы безуспешно попытался почесать зудящий живот сквозь кольчугу и поддоспешник, и внезапно вспомнил… ТОГДА ему, вместе с еще несколькими солдатами, призванными из Ленинграда, все же удалось удивить и комбата и других командиров.

«А, собственно, почему бы и не попробовать? Хуже, точно не будет, а что похабщина, так не в „благородном собрании“ пребываем, армия всегда армия, независимо от эпохи».

Мишка прокашлялся пересохшим горлом и набрав в грудь воздуха, запел:

В дороге жарко, пыльно, От пота мы мокры. Мы чешем наши спины И чешем животы. И кое-что еще, чего чесать не надо, И кое-что еще, чего чесать нельзя!

В строю раздался одинокий смешок, и Мишка прибавив громкости запел припев:

Не торопись-пись-пись, Приободрись-дрись-дрись, Мы застрахуем-хуем-хуем Вашу жизнь!

На Мишку начали оборачиваться, сзади раздалось дедовское «Кхе», но было непонятно: одобрительное оно или осуждающее. Во всяком случае, продолжать Мишке никто не мешал.

Деваха молодая На бережку сидела, Соседа вспоминала И кушать захотела. И кое-что еще, чего хотеть не надо…

Кто-то догадливый в строю подхватил:

И кое-что еще, чего хотеть нельзя!

Припев подхватили уже несколько голосов, хотя о том, что такое страхование жизни никто не имел ни малейшего понятия. Смешки раздавались уже со всех сторон. Мишка оглянулся на задние ряды — парни, понурившись, тащившиеся позади всех, начали поднимать головы, прислушиваясь к веселым голосам впереди.

«Ага! Действует! Продолжаем, сэр. Не оперный театр, конечно, но публика оценит!»

Купчина толстобрюхий
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату