От неожиданного крика Матвей вздрогнул так, что чуть не потерял равновесие, а у отца Михаила дрогнули веки и стало заметно, что он, едва приоткрыв глаза, косится в мишкину сторону.

— Виднее, что здесь, что в Ратном, только одному человеку! — продолжил Мишка, чеканя слова — И человек этот не ты, а сотник Корней! Он посчитал нужным крестить язычников быстро, и приказ этот будет выполнен, желаешь ты этого или не желаешь! Сроку тебе — три дня, считая сегодняшний. Если послезавтра к вечеру обряд не будет проведен, ладья уйдет в Ратное без тебя, а ты пойдешь пешком через Нинеину весь! Потом сотник погонит тебя обратно, ты его знаешь — даже не задумается. А чтобы бодрости тебе придать, тетку Алену к тебе приставит!

Отец Михаил, по-прежнему лежал не шевелясь и прикрыв глаза, но румянец начал расползаться у него со щек на все лицо, и мишкины губы, помимо его воли, начали растягиваться в улыбке — похоже, тетка Алена могла воздействовать на отца Михаила сильнее, чем вся ратнинская сотня.

— Буде же ты и дальше пожелаешь упрямиться, — продолжил Мишка, подавив улыбку — то на тебе свет клином не сошелся — привезем попа из Княжьего погоста, он посговорчивее будет. Ты же задумайся: как после всего этого будешь жить в Ратном. Мы — воинские люди, мы не только сами приказы исполняем, но нам еще и обидно бывает, когда другие приказы исполнять отказываются. Гнев сотника бывает страшен, но многократно страшнее обида всей сотни!

Мишка хлопнул ладонями по коленям и поднялся с лавки.

— Лежи и думай, отче! Очень крепко думай, что значит в воинском поселении не исполнить приказ военачальника. Пошли, Матвей, потом болезного навестишь.

* * *

Угадал Мишка правильно — через день весь «нинеин контингент», с надлежащими обрядами и песнопениями был загнан в воды реки Пивени, подобно тому, как были загнаны в Днепр киевляне за сто тридцать семь лет до этого. Артемий дирижировал хором, Роська суетился, указывая, кому куда идти и что делать, Петька с двумя помощниками записывал новые имена отроков (запросто могут забыть или перепутать), а Мишка возвышался в седле, начальственным оком озирая торжественное действо.

Потом пришлось спешиться и троекратно облобызаться с каждым из семидесяти четырех новообращенных, называя их братьями во Христе и новыми именами. Анна Павловна оправила на каждом из отроков надетый на шею крест, нашла для каждого ласковое слово и пообещала, что девки вышьют новым братьям во Христе их имена на рубахах. Девки, все в новомодных платьях и мантильях, пребывали тут же, вгоняя новообращенных отроков в краску пламенными взглядами. Мишка готов был поклясться, что парни согласились бы еще хоть десять раз окунуться в Пивень, лишь бы после этого их лобзал не старшина, а кто-нибудь из «бабьего батальона».

Пока длилась процедура поздравлений, ладья отчалила и двинулась вниз по течению, увозя с собой отца Михаила заодно со всеми создаваемыми им проблемами. Попрощаться монах не счел нужным.

— Ты чем, сынок, так своего друга изобидел? — Анна-старшая ловко организовала тет-а-тет, жестом отправив своих подчиненных в крепость и «тормознув» собравшегося подойти Роську. — Службу правил без радости, а напутственное слово, и вообще, говорил, будто не на крещении, а на похоронах. Из-за чего повздорили-то?

Несмотря на строгий вид матери, Мишка догадывался, что поспешным отъездом монаха она вовсе не огорчена. Скорее ее обеспокоила размолвка сына со священником, дружеские отношения с которым она всячески приветствовала.

— Пришлось объяснить ему, мама, что здесь не монастырь, и приказы сотника надо исполнять так же, как и в Ратном.

— И он из-за этого так обиделся?

— Ну… погорячился я немного, когда объяснял.

— Немного? Да ты его чуть не убил!

— Он меня тоже, недавно, чуть не убил!

«Чего спрашивать, если и так уже все знает? В воспитательных целях?»

Анна Павловна немного помолчала, огладила морду Зверя, которого Мишка держал под уздцы и огорошила сына вопросом:

— Почему Матвею молчать не велел? Не подумал или намеренно?

— Намеренно… прадеда Агея вспомнил, ну и… в общем, пусть знают!

Мать снова немного помолчала, и опять ее реплика оказалась совершенно неожиданной:

— Взрослеешь, сынок. Как тебе Алексей?

«А как мне Алексей? Хрен его знает. Чего она услышать хочет? Комплимент, хулу? Догадывается, что я оцениваю его, как будущего отчима? А может быть, это извечное женское желание понять: чего же ей самой хочется? Не-е-т, в этих делах я вам, маман, не советчик. В оценках, даже такой опытной и разумной женщины, как вы, все рано, доминируют эмоции, и рациональные аргументы на них влияют слабовато».

— Не знаю, мам, он у нас недавно, да еще и в непривычном для себя положении пребывает — беглец, одиночка, от милости деда зависящий. Алексей же к другому привык — людьми командовать, самому себе хозяином быть. Сходила б ты к Нинее, она с Алексеем разговаривала, как-то поняла его — она же умеет.

— И правда, сходить, что ли? — Было непонятно, довольна мать ответом или нет. — Ладно, Мишаня, ступай, вон Роська весь извелся, а там, вон гляди, Стерв чего-то машет. Всем ты нужен… воевода.

«Интересно: материн вопрос про Алексея означает, что тянуть с замужеством она не намерена, или я что-то не так понял?»

— Минька! — Роська так и кипел от возмущения. — Мне Матвей сейчас сказал… как ты мог? На святого человека…

— Ты меня учить собрался? — Ответ получился резким, даже злым, чего Роська, разумеется не заслуживал.

— Виноват, господин старшина! — Роська не на шутку обиделся. — Дозволь идти?

— Рось, не обижайся. — Мишка постарался максимально смягчить тон. — Так надо было, пойми. Командир может быть только один.

— Так точно, господин старшина! Дозволь идти?

— Перестань, Рось! Ну, что ты, как чужой? Я думал, что как раз ты-то первый все правильно и поймешь. — Мишка положил крестнику руку на плечо и почувствовал, что Роська с трудом удерживается, чтобы не стряхнуть ее. — Приходи вечером, поговорим, ты сам поймешь, что иначе нельзя было. Придешь?

— …Приду…

— И всех наших приводи, надо посидеть, обсудить многое… Ты смотри: наставники новые появились, семь десятков новобранцев, крепость строим. У каждого же из вас какие-то мысли есть, что-то подсказать, посоветовать можете, или спросить, поспорить. Понимаешь меня?

— Угу.

— Ну, тогда я жду вечером!

— Угу.

«Вид, все равно, обиженный. Хам вы трамвайный, сэр Майкл. Нельзя ближников обижать, вообще никого обижать нельзя… без необходимости. Всем мил, конечно, не будешь, но вот так, без причины… М-да, нехорошо получилось».

Стерв, в отличие от Роськи, был невозмутим, как индейский вождь. Сидя на бревне, спокойно дождался, пока Мишка подойдет к нему сам, вежливо поднялся навстречу и, вроде бы безразличным голосом, поинтересовался:

— Михайла, пленного допрашивать сам будешь или Алексея позовем?

— Какого пленного? Дядька Стерв, ты что, за болотом «языка» добыл?

— Ну. Ты же сам велел. Он уже неделю в погребе сидит — Алексей не велел попу показывать. Так звать Алексея-то?

— Погоди, ты сначала расскажи, что сам видел. Давай-ка тут на бревнышке посидим, а потом уже решим, что делать будем. Болото широкое, перейти трудно?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату