Навстречу нам пулей вылетел лысый краснолицый толстяк в белом переднике. В руках у него был большой поднос с грудой обглоданных костей.
— Добрый вечер, добрый вечер, добрые господа, — затараторил он. — Что угодно, чем услужить могу?
— Поесть, попить, поговорить, — сурово ответил Кубатай. — Вы — господин Наркисс?
— Вот именно! — обрадовался толстяк. — А зовут Лавр. К вашим услугам! Поесть — накормим, попить — упоим, поговорить — заболтаем.
— Где дети?! — перешел прямо к делу Кубату.
— Какие дети? — округлил глазки толстяк.
— Двое, мальчик и... мальчик. Стражник у ворот признался нам: прошли, дескать, маленькие...
— Так то ж хоббиты! — расцвел в улыбке толстяк. — Господа Крол, Брендизайк, Скромби и Накручинс!
— Дьявол, — выругался себе под нос Кубатай. — Не люблю этот перевод... Итак, Лавр, детей в трактире нет?
— Мальчик-конюх, девочка-посудомойка, поваренок... — начал перечислять трактирщик. Кубатай повернулся к нам:
— Что будем делать, друзья? Вернемся?
— По какой такой причине? — Холмс прочистил трубку и пояснил: — Мы ведь отдохнуть хотели. А потом, со свежими силами, — за поиски.
— Как бы оно не вышло чего, — изрек Смолянин. — Однако же уходить не покушав — дело скучное. Шерлок верно говорит — можно и переночевать.
Я представил себе уютный трактирный зал, пиво, мягкую постель... Взмолился:
— Давайте передохнем!
— А ты, Иванду? — Кубатай решил выяснить мнение всех. Негр пожал плечами:
— Сударь мой Кубату, я — воин и не стремлюсь к уюту. Стремление защитить малых и слабых — главное, что мной движет. Но друзья наши устали. Погреться, выпить, закусить — это все прекрасно.
— Решено! — махнул рукой Кубату. — Лавр! Комнату с пятью постелями и вкусный ужин!
Через несколько минут мы уже сидели в маленькой уютной комнате и ели горячий бульон, заливное мясо, ежевичный джем, свежевыпеченный хлеб, вдоволь масла и полголовы сыра. Специально для Иванду принесли крынку молока и тарелку с солеными огурцами.
— Неплохо, неплохо, — бормотал Смолянин, прожевывая яства. — Только хорошо бы еще чего-нибудь домашненького, естественного... консерву какую-никакую...
— Увы, не захватил, — с явным сожалением в голосе откликнулся Кубатай.
— Если вас удовлетворят скромные достижения девятнадцатого века в искусстве консервирования... — неожиданно велеречиво начал Холмс, — то ананасовый компот — к вашим услугам!
И он извлек из кармана небольшую жестянку. На мой удивленный взгляд Холмс, потупившись, признался:
— Да, милый друг, я часто беру с собой эти простые и сытные продукты. В лондонских доках, баскервильских торфяных болотах, провинциальных гостиницах — всюду они выручали меня.
...Нередко, помогая ему в расследываниях, я испытывал невыносимый голод. И был уверен, что и друг мой испытывает то же самое.
Но я проглотил обиду. К сожалению, только обиду...
Мы уставились на жестянку. Мы предвкушали вкус ананасового сока. Мы поняли, что никогда в жизни не ели ничего вкуснее. Жалко лишь, что в трактире не оказалось консервного ножа...
Первым за банку принялся сам Холмс. Повозившись пару минут, сломав перочинный нож и погнув вилку он смущенно отдал консерву Смолянину.
— Как бы ее открыть, так или этак, — бормотал Смолянин, вертя банку. — Если бы поддеть хорошо, или подцепить крепко...
Послушав его с минуту, Иванду покровительственно хлопнул Смолянина по плечу, вынул свой огромный меч, нацелил его на банку, и налег на рукоять...
Раздался треск, звяканье ломающейся стали, и в руках Иванду оказался... обломок меча!
— Кладенец... — убитым голосом запричитал негр. — Кладенец... Любимый меч... Кейсероллом дареный... Ох...
Схватив злополучную банку он метнул ее за окно. Потом сел, баюкая в руках сломанный посередке клинок.
— Не горюй, — постарался утешить его Кубатай. — Всякое бывает. Есть здесь один герой, Арагорн, так ему сломанный меч целое королевство принесет!
— Как это? — скорбно прошептал негр.
— История долгая, — задумчиво произнес Кубатай. — Да что еще делать после ужина, как ни байки трепать? Расскажу...
И он пустился в долгое повествование о каком-то кольце, малорослом народце — хоббитах, злом чародее Сауроне и прочих сказочных ужасах. Я, признаться, не слушал. Подремывал, глядя на пыхтящего
