Шерлок тем временем привычно пальнул в потолок из револьвера, и через несколько минут приковыляла одетая лишь в ночную рубашку и тапочки миссис Хадсон.
— Шампанского, — мрачно заявил Холмс. — И побольше.
— Я и не заметила, как вы вошли, — покачала головой Хадсон. — Ох, Холмс, вы меня удивляете...
Через полчаса мы с Холмсом доканчивали третью бутылку. Нам хотелось забыть о грядущем конце света, и, признаюсь, это почти удалось...
— Ват-сон, клонит вас в сон, — пьяно каламбурил Шерлок, — закройте глазки, увидите сказки... Ватсон, дорогой, как жаль, что мы вскоре погибнем!
— Ужасно... — подтвердил я. Над головой кружила назойливо гудящая муха, я скрутил в рулон «Файненшл таймс» и метким ударом сбил ее на пол. Сострил: — Ей конец света уже не страшен!
— Одно меня утешает, — вздохнул Холмс, — преступность исчезнет тоже! И, ведь мы, в какой-то степени, были причиной этого! Я все-таки победил преступников! И негодяя Мориарти тоже!
Некоторое время мы молчали, глядя в догорающий камин.
— Холмс, пальните в потолок, — попросил я.
— Зачем?
— Пусть Хадсон принесет нам еще шампанского...
— Доктор Ватсон! Пожалейте миссис Хадсон. Достаньте бутылку сами...
— Холмс, пальните, — продолжал настаивать я. — Понимаете... после Афганистана я полюбил запах порохового дыма...
— О! Понимаю... Но Ватсон, полночь уже минула.
— Ну и что?
— Истек срок нашего с Хадсон пари. Она не обязана сносить мои прихоти. Увы... увы...
Я понял, что шампанского мне не дождаться. А Холмс горестно продолжил:
— Увы... увы... О, женщины...
Перед лицом надвигающейся катастрофы я мог позволить себе быть бестактным:
— Холмс, мы скоро погибнем... ответьте же мне, вашему преданному другу и биографу. Почему вы не женаты?
Шерлок помолчал. Потом взмахнул рукой, уронив при этом пустую бутылку и тихо сказал:
— Что ж, теперь я могу признаться. Правда такова... ох, Ватсон. Итак, когда мы с моим братом Майкрофтом были еще детьми, произошло событие, повлиявшее на всю нашу жизнь...
Я весь превратился в большое оттопыренное ухо. Узнать напоследок одну из тайных черт моего друга — что может быть более достойным завершением жизни? Но Холмс не успел докончить...
— Че, не ждали? — резанул знакомый голос... и из распахнувшегося гардероба высунулся Смолянин. За ним жизнеутверждающе поблескивала лысина Кубатая.
— Бог мой! — Шерлок вскочил, с трудом удерживая равновесие, и бросился к потомкам. — Кащей повержен? Мир спасен?!!
— Хрен там, — вздохнул Смолянин, выпутываясь из разнообразных одежд Шерлока, висевших в гардеробе. Чего там только не было — от немецкого мундира до дамского бального платья, и все это сейчас обвивало голые ноги переводчика, стесняя его передвижение. — Эта падла всех нас победила! Костю... ох, не хочу вспоминать. Сфинксов и нас в настоящую реальность выкинул...
— Но мы еще не сдаемся! — жизнерадостно заявил Кубатай. — Мы еще побрыкаемся! Для начала мы решили вновь объединиться с вами. Ватсон, у вас найдется глоток виски?
— Генерал, вы же не пьете! — ужаснулся Смолянин.
— Отставить! — сверкнул глазами Кубатай, и после неизбежной суматохи мы расположились у столика. Потомки выпили, и Кубатай, откашлявшись, сказал:
— Произошло следующее...
И начал с того, что случилось с бедным Костей. Холмс схватился за голову, подлил себе из бутылки и мрачно повторил:
— В муху... — И тут же вскричал: — Муха! Ватсон!
Я тоже вспомнил про свой недавний удар, вскочил, и в ужасе осмотрел пол. Хладный мушиный трупик лежал совсем рядом. Я бережно положил его на ладонь, поднес к свету. Все сгрудились вокруг.
— Неужели? — простонал Смолянин. — Костя! Чувачок!
Муха лежала на спинке, безвольно обмякнув в моей ладони. Тонкие ножки трогательно обвисли. Какая-то неземная печаль и смирение читались в ее позе. Тощенькое тельце казалось невесомым. А ведь как славно она еще недавно жужжала надо мной... О Боже! На мгновение мне показалось, что мушиные ножки дрогнули... Увы. Это невольная слеза исказила зрение.
— Убийца! — мрачно глядя на меня произнес Кубатай. — Ребенка... Газетой... Можно сказать — на взлете!
— Я не хотел! — простонал я, заливаясь слезами раскаяния и подумывая, не упасть ли в обморок. — Я не знал!
— Маньяк... — процедил Смолянин. — Он был такой веселый, вежливый мальчик! Русский язык знал!
