– И все равно ее любишь? – тупо спросил Антон. Игорь поднял голову, и они посмотрели друг другу в глаза. Потом Игорь протянул руку, осторожно коснулся руки Антона:
– Не злись на меня, брат-Светлый. Не презирай. А если не можешь понять – то лучше уйди. Погуляй по Праге...
– Я пытаюсь понять, – прошептал Антон. – Честное слово, пытаюсь. Алиса Донникова была самой обыкновенной ведьмой. Не лучше и не хуже других. Умной, красивой и жестокой ведьмой. Оставляющей за собой зло и боль. Как ты можешь ее любить?
– Для меня она была другой, – ответил Игорь. – Дерганой и несчастной девчонкой, которая очень хочет кого-то полюбить. Которая в первый раз полюбила сама. Девочкой, которую, на нашу беду, первой заметили Темные. И подобрали для инициации тот момент, когда в ее душе было больше Тьмы, чем Света. С девочками-подростками это проходит очень легко – ты же знаешь. А дальше все было очень просто. Сумрак выпил из нее всю доброту. Сумрак превратил ее в то, чем она стала.
– Ты любишь не саму Алису, – сказал Антон, не замечая, что говорит о Донниковой в настоящем времени – Ты любишь ее идеализированный... нет, альтернативный, образ! Ту Алису, которой не было и нет!
– Теперь уж точно нет. И все-таки ты не совсем прав, Антон. Я люблю ее такой, какой она стала, потеряв способности Иной. Освободившись, пусть на миг, от этой серой паутины. Скажи, разве тебе не приходилось прощать?
– Приходилось, – помолчав, ответил Антон. – Да. Но не такое.
– Тебе повезло, Антошка. Игорь снова разлил водку.
– Тогда ответь. – Антон не старался щадить Игоря, но все-таки слова дались с трудом. – Зачем ты ее убил?
– Потому что она была ведьмой, – очень спокойно сказал Игорь. – Потому что она несла зло и боль. Потому что «работник Ночного Дозора защищает людей от Темных всегда и везде, на любой территории, невзирая на личное отношение к ситуации». Ты никогда не задумывался о том, почему в Уставе есть это уточнение? О личном отношении к ситуации? Следовало бы сказать «личное отношение к Темным», но это как-то жалко звучит. Вот и обошлись эмве... эмфе..
– Эвфемизмом, – зачарованно сказал Антон.
– Эвфемизмом. – Игорь усмехнулся. – Именно. Помнишь, когда брали вампиршу на крыше, ты расстреливал ее в упор, но тут появился твой сосед-вампир. И ты опустил пистолет.
– Я был не прав, – пожал плечами Антон. – Ее надо было судить. Поэтому я и остановился...
– Да нет, Антон. Ты бы ее расстрелял. И любого другого вампира, кинувшегося защищать преступницу, тоже. Но перед тобой встал не просто вампир, а твой друг... ладно, пусть не друг, а приятель. И ты остановился. А представь, что выбор был бы – опустить пистолет или отпустить преступницу на свободу.
– Я бы стрелял, – резко сказал Антон. – И в Костю – тоже. Выбора не было. Мне было бы очень горько, согласен, но я...
– А если это был бы не хороший знакомый, а твоя любимая? Человеческая женщина или волшебница-Иная любой раскраски?
– Я бы стрелял... – прошептал Антон. – Все равно стрелял.
– И что дальше?
– Я бы не допустил такой ситуации. Просто не допустил!
– Конечно. У нас даже мысли не возникнет полюбить, если мы видим ауру Тьмы. А у Темных – если они видят ауру Света. Но мы-то были застигнуты врасплох, Антон. Лишенные всех сил. И выбора не было...
– Скажи, Игорь. – Антон перевел дыхание. Водка не брала, а разговор, пусть и вышел за предел доверительности, не приносил облегчения. – Скажи, а почему тогда ты просто не выгнал Алису с территории лагеря? Не запросил помощи и совета у Гесера? Ты бы защитил людей и при этом...
– Она бы не ушла, – резко сказал Игорь. – Она ведь находилась в «Артеке» на законных основаниях. Знаешь, что самое страшное, Антон? Право на ее восстановление было выторговано Завулоном у Гесера в обмен на право восстановить силы магу третьей категории! Мне то есть! Ты понимаешь, как все завязалось?
– А ты уверен, что она бы не ушла? – спросил Антон. Игорь молча поднял рюмку. Они впервые за вечер чокнулись, но так и не произнесли никакого тоста.
– Не уверен, Антон. В том-то и беда, что не уверен. Я сказал ей... велел убираться прочь. Но это было в первый миг, когда мы только поняли, кто есть кто. Когда не было никаких мозгов, один адреналин...
– Если она любила тебя, – сказал Антон, – то она бы ушла. Надо было только найти слова...
– Наверное. Кто теперь может на это ответить?
– Игорь, мне очень жалко, – прошептал Антон. – Не ведьму Алису, нет... об этом меня не проси. Я не смогу пролить о ней ни слезинки. Но мне очень жалко тебя. И я очень хочу, чтобы ты остался с нами. Чтобы выдержал, не сломался.
– Мне незачем больше жить, Антон. – Игорь виновато развел руками. – Пойми, не-за-чем! Знаешь, я ведь, наверное, тоже полюбил первый раз в жизни. У меня была жена... когда-то. Я стал Иным в сорок пятом году... вернулся с фронта, молодой капитан, грудь в орденах, ни одной царапины... и вообще мне везло, я только потом понял, что латентные способности Иного меня выручали. И тут правда о Дозорах... Новая война, понимаешь? Причем уж совсем справедливая, дальше некуда! Я ничего толком и не умел, кроме как воевать, а тут понял, что нашел себе работу на всю жизнь. На очень долгую жизнь. И еще, что для меня не будет каких-то человеческих горестей, досадных болезней, очередей за продуктами... ты ведь и не представляешь, что такое самый обыкновенный голод, Антон, что такое по-настоящему черный хлеб, что такое по-настоящему паленая водка... что такое – впервые ухмыльнуться в сытую харю особиста из СМЕРШа и лениво зевнуть в ответ на вопрос:
«Почему вы пробыли на вражеской территории два месяца, если мост был взорван уже на третий день после десантирования?»
Игоря немного развезло, и говорил он теперь быстро, яростно... и вовсе не так, как обычно говорил молодой маг из Ночного Дозора...
– Я вернулся и посмотрел на Вилену, на свою Леночку-Виленочку, молодую и красивую, которая мне каждый день писала письма, не вру, каждый день, и ты бы знал, какие письма! И увидел, что она очень рада моему возвращению – ведь я целый, не покалеченный, да еще и герой! Редкой бабе тогда такое счастье выпадало. Но очень боится, что завистливые стервы-соседки расскажут про всех мужиков, что у нее бывали за четыре года, про то, что она горя не знала не из-за моего офицерского аттестата... ты ведь и сейчас не понимаешь меня наполовину, верно? А я вдруг увидел. Все, сразу. И чем больше на нее смотрел, тем больше видел. В деталях, в подробностях. И не только всех ее мужичков – от гнид-спекулянтов до таких же, как я, вояк, через госпитальный забор в самоволку сиганувших... И как она полковнику одному шепчет: «Да он, небось, давно уже в земле гниет...» – тоже услышал... Кстати, полковник тот оказался человеком. Настоящим. Встал с кровати, врезал ей по морде, оделся и ушел.
Он налил водки, быстро, не дожидаясь Антона, выпил, снова наполнил рюмки. Сказал:
– Вот с тех пор я такой и стал. Как ушел из своего дома – под звон медалей и рев Вилены: «Они тебе все наврали, сучки, я верной была!» Шел по улице, и что-то в душе выгорало. Это май был, Антон. Май сорок пятого, меня Гесер сразу после капитуляции Германии с фронта выдернул, сказал: «Нынче твой фронт здесь, капитан Теплов». А люди тогда были... другие они были,
