Интересные дела…
– Как там, на звездах? – спросил летчик. Совершенно серьезно, без всякой иронии.
Я посмотрел на здания аэропорта, на снующие автобусы, россыпи посадочных огней.
– Да так же, в общем…
Мы вошли в здание.
Хорошо вернуться домой. Даже тоска по джамп-эйфории отпускает. Я вышел через служебную дверь, огляделся, и двинулся через здание аэровокзала. Сновали люди, улетающие и прибывшие в бывшую столицу России, сверкали витрины. Никому здесь не было дела до космонавта, еще сутки назад болтавшегося в межзвездной пустоте.
И это было здорово.
Я собирался взять такси, но уже на выходе услышал крик:
– Петр! Хрумов!
Меня догонял командир «Боинга».
– Блин, – он остановился, отдуваясь. – Черт… Еле догнал…
– Что случилось?
– Тебя машина ждет. С меня бы голову сняли…
– А что такое?
Летчик только махнул досадливо рукой. Мы вышли из аэровокзала, осыпаемые вкрадчивыми голосами:
– Недорого… Куда ехать, ребята?.. До центра подбросить?..
Геннадий оскалился на таксистов и пояснил:
– Вчера ограбили кого-то из наших… Тоже… сел в случайную машину. Избили и обобрали. По фирме вышел приказ – из аэропортов доставлять на служебном транспорте.
– Кого избили?
– Не знаю. Тебе, наверное, скажут…
Мы прошли на служебную стоянку. Геннадий покрутил головой.
– Вон… Серое «Вольво». Черт, если б я тебя не догнал…
Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше не запрещалось добираться и своим ходом.
Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избить космонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
– Счастливо, Петр… – летчик пожал мне руку. – Хороший ты парень…
– Только? – спросил я.
– Что? – Геннадий растерялся.
–
– Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. И серьезный. Счастливо тебе.
Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачный охранник из отряда безопасности «Трансаэро».
– Хрумов? – уточнил водитель.
– Да. Вы меня ждете?
– Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
– В Переделкино.
Водитель кивнул.
– Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
На всякий случай я кивнул.
– Жулье совсем распоясалось… – сказал водитель. Машина выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. – Теперь всех наших возим.
С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом незаметно задремал.
Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но поскольку я спал, ощущение возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
– Сейчас направо, – командовал я. – У дачи Пастернака заверните…
– Это какая?
– Вон та…
Водитель мастерски завернул, потом спросил:
– Пастернак – тоже наш, с фирмы, да?
Я поперхнулся, и не нашел, что ответить.
– Нет, тот вроде Патерный… – размышлял водитель. – А! Это писатель такой, да?
– Да, – беспомощно признал я. – Писатель. Поэт. Знаменитый…
Довольный своей образованностью водитель начал тихонько насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул и он, неожиданно мягким голосом, произнес:
– Быть знаменитым – некрасиво…
…Странная штука – такие вот случайные встречи. Машина остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охранника. Но так и не смог, в салоне было темно.
– Спасибо, ребята, – сказал я. «Вольво» с легким гулом умчалось.
Я остался наедине с домом.
Нет, сказать, что я деда боюсь – это неправда. Даже ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое – ласковая мама и строгий папа.
Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились на самолете, на мерзкой «тушке» – «ТУ-154», самолете, который следовало снять с полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал… если это можно назвать воспитанием.
Я помялся перед калиткой. Она была незакрыта – весь район Переделкино и так надежно охранялся.
Нет, держать ответ придется.
Толкнув калитку я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь деревья, неярко – на первом этаже, в прихожей, и посильнее – на втором, в кабинете деда.
Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
– Ну? Не признал?
Кавказская овчарка – пес серьезный. Тиран секунд пять изучал мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать, за все четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а изредка – в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае сейчас в собачьем взгляде читалось именно это.
