— Почему?
— Да потому, что помрешь!
Но Стаса мои слова лишь на время от болтовни оторвали. Так всю дорогу и разлагольствовал, даже когда от холода у него язык заплетаться начал. И лишь когда прибежали мы к домам — было их штук десять, все такие приземистые, крепкие — замолчал. Подойдя к домам поближе, мы увидели табличку на столбе.
«Станция „Молодежная“
— Это где? — спросил Стас, который по географии знал лишь долину Нила.
— В Антарктиде, — поднатужившись, каким-то чудом вспомнил я.
— А где полярники? — возмутился Стас. Покрутил головой и вдруг воскликнул:
— Во! Глянь, у них митинг какой-то! Руками машут...
Я посмотрел в ту сторону, куда он показывал, и чуть не засмеялся, хоть нам было и не до смеха. В километре от нас, и вправду, по снегу прыгали черные фигурки и махали крылышками.
— Балда! Это пингвины!
— Допустим, — не смутился Стас. И повторил: — А где полярники?
Я только плечами пожал. Снег вокруг домов был чистый, нетронутый. Сразу видно — давно здесь никто не зимует.
— Надо внутрь попасть, — решил Стас, и мы принялись обходить дома. Легко сказать — внутрь! Все двери были на такие могучие замки заперты, что их и ломом не своротишь.
— Это ж надо, — возмущался Стас, стуча зубами. — Дети замерзают, а они от воров все позакрывали.
Только одно здание, поменьше других, с вывеской «Красный уголок» было заперто халявно — на обычный английский замок. Шансов, конечно, было мало, но... Я достал из кармана наш домашний ключ и попытался повернуть...
Дверь открылась!
Мы с братом ввалились в маленькую комнатку, вроде прихожей. Там еще дверь была. Зашли, видим — просторный зал, полки с книгами, как в Кащеевой библиотеке, сквозь замерзшие окошки кое-как пробивается свет. Посреди зала железная печка, на ней — коробок спичек и пачка «Беломорканала». В углу — железная койка. И холодина — как на улице.
— Все равно замерзнем, — решительно заявил Стас. — Так уж получается.
— Не замерзнем! — сказал я с неизвестно откуда взявшимся оптимизмом и стал снимать с полок подшивки газет: «Труд», «Комсомольская правда» и «Спид- ИНФО».
Когда в печке газеты как следует разгорелись, я придвинул Стаса поближе к огню, накрыл одеялом с койки, сам в другое укутался. И мы принялись оттаивать.
...Минут через сорок вся изморозь с нас сошла, а у Стаса даже ноги снова шевелиться начали.
— Газеты-то кончаются! — ехидно, словно рад был замерзнуть, заявил он. — Что делать будем?
Я оторвался от увлекательного чтения — той странички в «Спид- ИНФО», которую печатают кверх ногами, с удовольствием запустил газету в огонь и сказал:
— Твоя очередь огонь поддерживать. Вон... книжек много.
У Стаса отвисла челюсть.
— Книжками? — простонал он.
— А чем еще, — вздохнул я. — Ну, че получше оставляй, а всякую лабуду — в огонь.
— Нехорошо... — Стас замотал головой. — Люди старались, писали... А мы — сжигаем?
Ах, он же у нас теперь начинающий писатель! Я рассвирипел:
— Запомни, Стас, жизнь человеческая, тем более детская, важнее книжек!
— Ну да, — поколебавшись сказал брат, — об этом и Решилов писал.
— Вот! И все писатели с радостью бы сожгли свои книжки, ради того, чтобы нас спасти! Уверяю! Даже Лев Толстой бы сжег, он детей очень любил.
— Вот с него и начнем, — решил Стас. Но Толстого он нашел не сразу. Вначале мы грелись Достоевским, тем более, что тот сам говорил: ничто, мол, в мире, детской слезинки не стоит. Потом Лермонтова нашли... но он мало написал, к сожалению. Диккенс нас окончательно согрел, а на середине Льва Толстого температура в комнате стала вполне приличной. Мы сбросили одеяла, придвинули койку к огню поближе и начали военный совет.
— Книжек нам на недельку хватит, — рассуждал Стас. — А за это время мы другие дома откроем, всяких деревяшек запасем, может и радиостанцию включим...
— А есть что будем? — я вытряс из карманов припасы, запасенные на пиру у Кащея. — Этих конфеток и печенья надолго не хватит!
— Ну, на моржей будем охотиться, — беспечно сказал Стас, извлекая из-за пазухи подмороженные бананы, а из карманов — твердые как камень пирожки.
— Балда! В Антарктиде моржей нет... кажется. Тут только пингвины водятся.
— Значит на пингвинов будем охотиться. Это еще лучше, они яйца откладывают. А я хорошо яичницу готовлю. Ты знаешь.
От последней фразы меня снова мороз продрал. Не для того я родную маму от фараона спасал, не для того на Венеру путешествовал, не для того Кащея пинал, чтобы от пингвиньей яичницы помереть!
— Пингвины, Стас, — как можно внушительнее сказал я, — животные редкие, исчезающие. Их охранять надо!
— Ничего, — отмахнулся Стас, — я по телику слышал, что если человек в безвыходную ситуацию попал, то он может на кого угодно охотиться... Костя, ты чего почитать хочешь, Булычева или Казанцева?
— Конечно Булычева!
— А я на нем бананы разогрел, — убитым голосом отозвался Стас. — Да ладно, книжка не очень толстая была. «Старость Алисы» называлась.
Я только вздохнул. Я книжки про Алису люблю... да и она сама мне нравится. А вот Стас никак этого не поймет.
— Давай поедим, и спать ляжем, — с горя предложил я.
— Давай, — радостно согласился Стас. И мы принялись наедаться перед сном. Вначале съели пирожки, потом бананы, которые стали мокрые и липкие. Осталось у нас чуть- чуть конфет и пригоршня печенья.
— Завтра будем голодать, — вздохнул Стас. — Или на пингвинов охотиться...
Дались ему эти пингвины! Я ехидно спросил:
— Как же ты на них охотиться собрался? Мумми-бластеров нету!
