Доктор Лем и нанотехи

Сергей Лукьяненко ДОКТОР ЛЕМ И НАНОТЕХИ

Я погрузил в лодку сто воловьих и триста бараньих туш, соответствующее количество хлеба и напитков и столько жареного мяса, сколько могли приготовить четыреста поваров. Кроме того, я взял с собою шесть живых коров, двух быков и столько же овец с баранами, чтобы привезти их к себе на родину и заняться их разведением. Для прокормления этого скота в пути я захватил с собою большую вязанку сена и мешок зерна. Мне очень хотелось увезти с собою с десяток туземцев, но император ни за что не согласился на это; не довольствуясь самым тщательным осмотром моих карманов, его величество обязал меня честным словом не брать с собою никого из его подданных даже с их согласия и по их желанию…

Джонатан Свифт

* * *

– Джон Баркер, к вашим услугам, – низко кланяясь, произнес газетчик.

Хозяин дома шагнул ему навстречу. Несмотря на немалый возраст, он был крепок, а глаза его блестели задорным живым огнем.

– Лемюэль Гулливер. Садитесь к огню, вы изрядно продрогли. – Он приветливо указал на уютное глубокое кресло у камина.

Представляться ему не было нужды – кто же не знает в лицо знаменитого ученого, путешественника, врача – “доктора Лема”, как ласково называла его и лондонская беднота, и высшая знать. Но сам тон доктора сразу снял неловкость молодого журналиста.

– Глоток портвейна? Хотя… в такую погоду я посоветовал бы вам выпить хереса. – Лемюэль сам разлил золотистое вино по бокалам. – Не смущайтесь, молодой человек. Я с большим интересом читаю ваши заметки. Несмотря на молодость, вы лучший из журналистов “Ивнинг ньюс”, а это значит – и лучший в мире.

Баркер слегка порозовел от смущения. Он и впрямь был еще молод, но прекрасно осознавал легкость своего пера.

– Прекрасный херес… Господин Гулливер! – пригубив вино и отставив бокал, начал журналист. – Я понимаю, вы устали от постоянных визитов газетчиков. Но сегодня знаменательный день…

– Двадцать пять лет с моего возвращения из Лили-путии, – кивнул Гулливер. – Как летит время!

Баркер вежливо замолчал, но Гулливер не стал продолжать.

– Ваши открытия изменили весь наш мир, – сказал Баркер. – Вы многое описали в своей знаменитой книге, вы неоднократно рассказывали о своем путешествии на страницах газет. И потому я особо признателен, что вы согласились дать мне интервью. Вряд ли нужно повторять всем известные факты. Но до сих пор остаются какие-то детали, малоизвестные широкой публике… Позвольте мне использовать диктофон?

– Конечно, – кивнул Гулливер.

Баркер извлек из кармана маленькую коробочку, щелкнул клавишей и положил ее на стол между Гулливером и собой.

– Итак, – продолжил Баркер. – Когда тринадцатого апреля одна тысяча семьсот второго года вы прибыли в Дауне, вы привезли с собой шесть живых коров, двух быков, шесть овечек, двух баранов и шестнадцать живых лилипутов – двенадцать женщин и четверых муж­чин…

– Пять овечек, – возразил Гулливер. – Одну овечку на корабле съели крысы.

– Простите, – поправился Баркер. – Пять овечек… Скажите, почему именно такая пропорция?

– Хороший вопрос! – Гулливер оживился. – Мне показалось, что она наиболее экономична. С одной стороны, особи женского пола более ценны для размножения. С другой – брать всего лишь одного быка или лилипута – полагаться на волю случая. Представьте себе, что было бы, возьми я с собой всего одного барашка – и попадись он крысе?

– Могу себе представить, – кивнул Баркер. – Я обожаю жаркое из лилипутских овечек, хотя и нечасто могу себе его позволить… Итак – вы предусмотрительно захватили с собой достаточное количество лилипу­тов. Скажите, вам уже тогда приходили в голову мысли об их коммерческом использовании?

– Нет, что вы! – бурно запротестовал Гулливер. – Мною руководило всего лишь понятное желание подтвердить свой необычный рассказ. Кто поверил бы мне иначе? Все сочли бы, что перенесенные страдания помутили мой разум. Вместо родного дома я угодил бы прямиком в Бедлам…

Баркер сочувственно кивнул.

– Конечно, меня посещали кое-какие мысли, – продолжал Гулливер. – К примеру – цирковые представления. “Цирк лилипутов” – замечательно звучит! Да и ухаживать за лилипутской скотиной сподручнее лилипутам. Но впервые мысль о полезности лилипутов посетила меня лишь осенью семьсот второго года… У моей Мэри разболелся зуб. Я осмотрел его и пришел к выводу, что зуб придется удалять. Это, конечно же, изрядно расстроило супругу. Она так горько рыдала, представив себе, что в ее белоснежной улыбке появится отвратительная дыра! И тогда я поговорил с Гердайо Ферлоком, смышленым пареньком из лилипутов. На родине своей он был искусным каменщиком и давно уже тосковал по настоящей работе. Под моим руководством он сделал необходимые инструменты, после чего отважно забрался в рот моей бедной Мэри и осмотрел зуб. Оказалось, что в зубе имеется значительных размеров дырка, ткани в которой размягчились и разлагаются, причиняя боль и служа источником зловония. Обмотав лицо мокрой тряпицей, Ферлок за два часа полностью выдолбил пораженные ткани, оставив в неприкосновенности здоровые. Потом он смешал крепкий цементный раствор и очень аккуратно заделал отверстие. Зуб полностью исцелился, а Мэри сохранила свою красоту. Баркер заерзал:

– Замечательная история, доктор! Но наши читатели, полагаю, с ней хорошо знакомы, а многие и пользуются услугами клиники “Нано-дент”. Не могли бы вы добавить какие-нибудь небольшие, но интересные детали?

Гулливер задумался:

– К примеру… к примеру, я никогда не рассказывал, что в первый раз Ферлок взял с собой крошечную масляную лампу, чтобы осветить больной зуб. И надо же было так случиться, что лампа опрокинулась, и горящее масло попало Мэри на язык! Ей было очень больно, но она нашла в себе силы вначале выплюнуть Фер-лока, а уже потом начать кричать. В противном случае, боюсь, мой отважный лилипут оглох бы до конца дней своих… Конечно, после этого мы стали пользоваться системой зеркал, дающих прекрасное и безопасное освещение.

– Замечательно! – воскликнул Баркер. – Очень жизненно и трогательно! Я восхищен вашей супругой, доктор!

Гулливер скромно улыбнулся.

– А когда вы решили применить лилипутов при хирургической операции? Я слышал несколько разных версий…

– В одна тысяча семьсот четвертом году, – сказал Гулливер. – Первый опыт был в одна тысяча семьсот третьем, но больной скончался, и я не считаю этот опыт удачным. А вот в семьсот четвертом все получилось просто великолепно! Плотнику на лесопилке отсекло руку чуть ниже локтя. Это случилось прямо на моих глазах – и я решил рискнуть! Вместо того чтобы ограничиться остановкой кровотечения, я наложил тугие жгуты, принес всех имевшихся у меня тогда лилипутов – и Ферлок вместе со своим младшим братом, кузнецом, соединили кость медными скобами. В это же время женщины-лилипутки тщательно сшили между собой поврежденные сосуды, нервы, сухожилия, а потом и края раны. Впереди были долгие и трудные месяцы выхаживания, но, как вам известно, через два года Том прекрасно владел едва не потерянной рукой! К моей глубокой печали, это не исцелило его от пристрастия к джину, и как-то раз, на той же самой лесопилке… – Гулливер вздохнул. – А меня тогда поблизости не