— Я бы не советовал вам туда соваться, — медленно, тщательно взвешивая каждое слово, проговорил де Транкавель. — Впрочем, не только вам, но даже своему злейшему врагу. Да, это сооружение вроде бы выводит за пределы Ренна, однако случалось, что вошедших в него людей больше никто не видел… Ни трупов, ни следов, ничего! И еще одна малость — ключи от этого подземелья есть только у отца. Придется придумать что-то другое.
— Разве что научиться летать, — вполголоса пробормотала мистрисс Уэстмор, и компания снова замолчала, угрюмо смотря куда угодно, только не друг на друга.
— На худой конец, можно попробовать взломать замок, — подал голос шотландец. — Вряд ли он особенно сложный. Где начинается этот ваш лаз? Он большой, лошадей сможем провести?
— Он поблизости от библиотеки, снаружи выглядит, как обычная дверь в склад, — пожал плечами Тьерри. — Да, лошади там пройдут, однако в нем весьма странный замок. Даже если вы и умеете их вскрывать, думаю, этот вам не по силам.
До слуха не принимавшего участия в обсуждении нынешнего коварного поворота судьбы Гая все голоса долетали издалека, точно их владельцев и его разделяла довольно толстая преграда. Упоминание о библиотеке заставило его напрячь память, вспоминая недавнюю беседу с отцом Ансельмо. Хранитель книг упомянул что-то о запертых дверях и о необходимости спросить совета… Спросить у кого? «Того, кто разговаривает с камнями и молчит, и той, что болтает, но не выдает секретов», — так, кажется, звучало туманное указание. Под определение «вечно молчащего» вполне подходит Тьерри — он ведь не вмешивался в происходящее до последнего момента. Больше всех в Ренне болтает, вне всякого сомнения, леди Бланка, однако ни разу в ее болтовне не проскользнуло ничего, могущего послужить обвинением в адрес семьи де Транкавель. Какой же совет они могут дать, если Тьерри даже не в силах выполнить свое опрометчивое обещание вывести гостей из замка? Хотя погодите…
«Я спросил, не знает ли отец Ансельмо что-нибудь о ключе слуа и о двери, которую он может открывать, — Гай попытался воспроизвести всю беседу слово за словом. — Он, вне всякого сомнения, узнал ключ, однако намекнул, что за ответом нужно обращаться к мессиру Тьерри и леди Бланке. Теперь они рассказывают нам о непонятной двери, ведущей наружу, от которой у них нет ключа…»
— Я знаю, как мы уйдем, — сказал сэр Гисборн. — Дугал, у тебя же есть ключ. Спорю на половину моих будущих трофеев в Палестине — он подойдет.
Гаю не понадобилось объяснять, что он имеет в виду — его компаньон всегда отличался догадливостью, пусть и слегка помрачившейся после минувшей беспокойной ночи.
Глава семнадцатая
Сны о несбывшемся
Серая глухая пелена, прорезаемая ослепительными серебряными вспышками, постепенно истаивала, но открывающийся вид не казался особенно оживленным и готовым приютить усталого путника. Скорее, наоборот — во все стороны, насколько хватало глаз, тянулась пологая равнина, накрытая пепельным куполом небес. Солнечный диск вопиюще отсутствовал, хотя некоторый свет имелся — поток болезненно-желтоватых лучей, скупо льющихся снизу вверх.
В первый миг Франческо растерялся, не в силах решить: видимое им — морок или существует на самом деле? Он отчетливо помнил, как они спускались в туннель, уловил отголоски непонятной ссоры между Мак-Лаудом и отцом Ансельмо, помнил даже нелепое обещание, сгоряча данное им монне Бьянке — вернуться в замок Ренн, и снисходительно-вежливую улыбку ее молчаливого и загадочного брата из числа тех людей, что зовутся «себе на уме». Четверка начала спуск вниз по широкому, сочащемуся водой коридору… и угодила прямиком в это непонятное облако. Франческо слышал отчаянный выкрик Изабель: «Держитесь вместе! Ради всего святого, держитесь вместе!», а затем его вместе с лошадьми точно накрыло приливной волной и потащило за собой в глубины неведомого океана. Все пропало — звуки, голоса попутчиков, ощущение движения в пространстве, осталось только непроглядное марево.
И вот теперь он находился неизвестно где. Впрочем, их честно предупредили, что подземные ходы Ренна отличаются своеобразием и, в отличие от прочих сооружений подобного рода, совершенно не обязательно выводят на поверхность земли. Оно и понятно: разве можно ожидать чего-то хорошего от двери, открываемой ключом, взятым у демона? Да, в тот момент этот путь казался наилучшим из возможных — через ворота их бы не выпустили, а потайная дверь находилась под охраной. Так сказал Тьерри, но Франческо заподозрил, что средний — и, возможно, отныне единственный — из наследников семейства де Транкавель слегка покривил душой, преследуя какие-то свои загадочные цели. Впрочем, какая разница, солгал Тьерри или нет? Они здесь, они потеряли друг друга, и он представления не имеет, как отсюда выбраться.
Какое-то время Франческо с ужасом размышлял над тем, не Чистилище ли вокруг него — место неприкаянных душ, не заслуживших ни награды райского света, ни проклятых темных подземелий ада. Очнувшийся от обморока здравый смысл въедливо напомнил, что в Чистилище вряд ли бы пустили животных, а скакуны по-прежнему оставались с ним и мало походили на бестелесных призраков. Он слышал размеренные вздохи темно-солового Фламандца, принадлежавшего мессиру Гаю Гисборну и временно перешедшего в его пользование, чувствовал, как справа натягивается и ослабевает притороченный к седлу ремень, тянущийся к уздечке серого жеребца Мак-Лауда, как пыхтит идущая слева гнедая кобыла, груженая уцелевшей поклажей, и все больше убеждался, что лошади — настоящие. Кроме того, он сам продолжал испытывать вполне бренные чувства, скорее всего, невозможные в Ином мире: неудобство от сидения в непривычном седле, ноющую боль в наскоро вправленной руке и, как это не смешно, сильнейшее желание перекусить.
Кони, не понукаемые и не направляемые человеком, неспешно рысили вперед, поднимая вокруг себя облачка сероватой пыли. Здесь все — и небо, и земля — носило тот или иной оттенок серого. Этот цвет уныния вскоре щедро окрасил безрадостные размышления Франческо. Равнина не имела пределов и каких-либо примет, без сгинувшего солнца невозможно определить направление, и самое главное — неясно, куда вообще держать путь. Может, на самом деле он все еще находится в подземном коридоре? Лошади ведь не испугались ни призрачного тумана, ни того, что внезапно очутились в совершенно ином месте. Животных не обманешь наваждениями — их разум слишком прост, чтобы осознавать несуществующее. Они спокойны и, если положиться на них, возможно, они благополучно довезут его до конца подземного хода, где все мороки непременно сгинут. А если не довезут? Если они тоже обмануты? Что ж ему теперь, до конца жизни ехать через эту пустыню, словно засыпанную пеплом, над которой не светит солнце и не носится ветер?
Вскоре он усомнился и в том, что едет. Лошади, конечно, перебирали ногами, но вокруг ничто не менялось. Даже парочка темно-синих размытых облаков, висевших над линией горизонта, не трогалась с места. Он постоянно озирался по сторонам, но не замечал ничего, хоть немного напоминающего о жизни, оставшейся там, наверху. Теперь даже Ренн и его обитатели вспоминались с тоскливым сожалением — при всех своих недостатках они все же оставались живыми людьми. Интересно, после всего случившегося оставят они свои далеко идущие замыслы или нет? Франческо казалось, что и не подумают, и вдобавок он сомневался, чтобы людей, вольно или невольно принесших столько неприятностей, так легко отпустили на все четыре стороны. Умение предвидеть вероятную опасность, растворенное в крови, позванивало в тревожный колокольчик, и в иное время Франческо непременно уделил бы ему все свое внимание. Но сейчас… сейчас его занимало другое.
Он нерешительно потянул за жесткие поводья — конь Гая, конечно,
