– Да п
– Какая разница, где кто родился, – резким взмахом кисти отмела возражения рыжая девица. – Главное – кто кому платит. Помяните мое слово, уедет ваш драгоценный архив к императорскому двору!
Гаю очень хотелось спросить, каким образом пропавший архив угодил к самой госпоже Уэстмор, но тут ему вспомнился гонец с посланием от принца Джона, догнавший его и Мак-Лауда в Туре. Принц и Годфри Клиффорд тоже считали возможными похитителями византийцев, мало того – указали приметы их вероятного предводителя. В послании, помнится, давалось весьма условное описание – уроженец Аквитании двадцати пяти лет от роду, блондин с серыми или голубыми глазами… Чем не Ральф Джейль?
– Как пить дать уедет, если мы не помешаем, – хриплый шепот заставил всех вздрогнуть.
Мак-Лауд с трудом поднял взлохмаченную голову, уставившись на верных соратников воспаленными глазами. Выглядел он скверно – почти как в Ренне, после неудачной охоты на волка-оборотня, если не хуже.
– Хитрый и везучий ублюдок, – продолжал шотландец. – Всех, всех обвел вокруг пальца… Небось пылит сейчас по дороге на Марсель, только пятки сверкают… А мы торчим по его милости на конюшне, как последние нищеброды! Поймаю – всю задницу распинаю!
Мак-Лауд подтянулся на руках и сел. Даже это усилие далось ему нелегко.
– Смотрите-ка, полумертвое воплощение Кухулина изволило ожить и снова грозится жуткими карами, – не удержалась девица Уэстмор. – Ну, теперь всем нашим врагам точно крышка. Я бы на месте Джейля заранее повесилась.
– Ехидная ты стерва, – просипел Мак-Лауд. – А ведь, между прочим, жизнью мне обязана. Не понимаю, что заставляет меня терпеть твое ядовитое общество?
– Я рад, что ты пришел в себя, Дугал, – сердечно сказал Гай. – Мы все рады. Мистрисс Уэстмор тоже, но стесняется в этом признаться и скрывает свои подлинные чувства за привычным сарказмом. Верно я говорю, мистрисс Уэстмор?
Изабель скроила кислую гримаску.
– Радость моя безгранична, – произнесла она стеклянным голосом.
– Мы как раз затеяли что-то вроде срывания масок, – Гисборн, оттолкнувшись от стены, прошелся взад-вперед в солнечном луче, через безостановочную пляску пылинок. – Изабель, которая, как ты недавно обмолвился, знает все про всех, утверждает, что Джейль – шпион византийского императора, а рескрипт королевы Элеоноры у него поддельный. Я не знаю…
Он прервался, недоуменно воззрившись на Дугала. С шотландцем творилось что-то неладное. Мак-Лауд сипло перхал, размахивал руками и мотал головой. Гисборн далеко не сразу понял, что кельт смеется.
– Чему ты радуешься? – уязвленно осведомился Гай. – Хочешь сказать, Ральф Джейль не имеет никакого отношения к Константинополю?
– Имеет… самое прямое… – просипел шотландец, все еще не в силах справиться с хохотом. – Джейль – византийский шпион… Браво, женщина! Брависсимо! Нет-нет, Гай, не обращай на меня внимания. Все так и есть. Джейль трудится в пользу Комниных, это истинная правда. Кто бы тебя ни спросил, так и отвечай: Ральф Джейль – византийский лазутчик, поганый убийца и похититель невинных девиц.
– Вот как? – Гай нахмурился. Прямодушный англичанин не любил, когда с ним играли втемную, и тем паче, когда над ним потешались. – Тогда, может быть, расскажешь наконец про
Шотландец резко посерьезнел. Вопреки ожиданиям, англичанин получил точный и недвусмысленный ответ:
– Хитромудрой Элинор, да благословит Господь ее начинания и ее друзей. Чтобы уж сразу все прояснить, Гай: мы с Джейлем служили одному господину, вернее сказать, госпоже. И в этой истории с архивом должны были быть заодно. Но, видит Бог, нынче Ральф встал на кривую дорожку, и она не доведет его до добра. Боюсь, скоро конец его везению. И… прости, что втянул тебя во всю эту грязь.
– Ты меня не втягивал, я сам втянулся. А что за старые счеты меж вами? – почувствовав, что настал тот редкий случай, когда Дугал говорит правду, Гай твердо решил выяснить все до конца. – Что он имел в виду, когда орал «Теперь мы квиты!» там, в ущелье?
– Тебе непременно хочется это знать? Именно сейчас? – скривился шотландец.
– Да! – почти в полный голос рявкнул сэр Гисборн.
– Что ж, раз тебе невтерпеж… Лет десять назад я стал виновником гибели его семьи, – нехотя сообщил Дугал. – Покойный отец мессира Джейля был шерифом английской короны в Дингуолле – это неподалеку от моих родных краев. Джейль-старший придерживался той идеи, что для поддержания спокойствия и порядка нет средства лучше доброй плахи и крепкой веревки. Однако во всем надо знать меру, а господин шериф этой меры ведать не хотел. Вскоре чаша терпения его подданных переполнилась. Вспыхнул бунт, в котором я был одним из зачинщиков. Дом Джейлей сожгли, семья и близкие разделили участь главы семейства. Мне казалось, я защищаю интересы моей страны и моего народа, я не хотел безвинных жертв, и мне действительно жаль – но бунт есть бунт. Это как лесной пожар: легко начать, но управлять невозможно. Ральфу тогда повезло – он уцелел.
– Тогда его злоба вполне объяснима, – после долгой паузы признала Изабель. Мак-Лауд едко хмыкнул:
– Ненависть – как хорошее вино. Чем старше, тем крепче. Но теперь-то, полагаю, мы и впрямь квиты. Если тебя это порадует, скажу еще – главарей того мятежа схватили и судили. Двоих повесили в Ньюкасле, один сумел бежать. И бегает до сих пор, никак остановится не может, – последнее было добавлено с изрядной горечью.
«Что-то подобное я и подозревал, – кивнул про себя англичанин. – Вечно от этой Шотландии сплошное беспокойство и никакого проку. А про Дингуолльский мятеж, помнится, я краем уха слышал: скотты тогда изрядно пошумели, возмутив едва ли не весь север Острова».
– Горец-бунтовщик верой и правдой служит английской королеве? – недоверчиво спросил Франческо.
– Свет видывал и более странные союзы, – пожал плечами Дугал. – Времена меняются. Мы меняемся вместе с ними.
– Значит, тогда, на причале в Дувре, ты вовсе не устраивал Лоншану побег с Острова? – разрозненная мозаика стремительно обретала законченные очертания, все кусочки со звонким щелканьем занимали положенные им места. – А если бы тебя казнили заодно с твоим хозяином?
– Кила бы у них выпала – меня казнить, извините, мистрисс Изабель, на грубом слове, – Мак-Лауд снова глухо закашлялся. – Нет, Гай, побег я не устраивал. Я знал, что у архива канцлера выросли длинные ноги и он убегает, но понятия не имел, кто именно прибрал его к рукам. Что же до его милости Лоншана, я хотел заморочить ему голову и без лишнего шума доставить на Сицилию, Элеоноре Пуату. Но раз уж вашими стараниями карлика вздернули – знать, судьба.
– Сколь многого не ведаем мы о ближних своих… – буркнул Гисборн. – Я уж теперь и не знаю, как к тебе обращаться. Тебя действительно зовут Дугал Мак-Лауд или иначе?
– Крестили Дугалом, – слабо улыбнулся кельт.
